документов, где можно было бы четко сказать о жизни его и
социальной жизни, жизни человека. Насколько справедливы
обвинения? Насколько правомерна та защита, на которую
встают… э… у…
[Я не издеваюсь, так на пленке.]
...те люди, которые…
Парин. Я думаю, что необходима просто большая книга о
Локшине.
Бунтман. Вот именно.
Парин. Которая бы соединила это… Которая бы расследовала,
исследовала это…
Бунтман. (проникновенно)Но в данном случае перед нами, и в
этой передаче в частности, я думаю, что и Игорь, и Алеша вот с
этим согласятся, что перед нами несомненный факт есть музыки.
Музыки замечательной. Музыки, в которую мы в течение всей
передачи продолжаем вникать. Есть вот этот факт. И именно о
нем мы и говорим. Конечно, он наполнен очень многим изнутри
и личным. Но здесь я все-таки бы не ограничивался … и
внутренней биографией. У человека есть метафизическая
биография. И она и была… И вот, не зря, Игорь, вы сказали, что и
тó, и тó. И изначальное трагическое ощущение мира, и еще
которое было подтверждено и биографией, и ощущением
собственной жизни.
Парин. Я думаю, что нам самое время послушать фрагмент, еще
один фрагмент из сцены из «Фауста» Гете, «Песенок
Маргариты» Александра Локшина. Музыки, которую мы можем
назвать гениальной.
(следует музыкальный отрывок)
<…>
XX
Разговоры с Бунтманом
Передача потрясла меня. Я не спал три ночи. У меня подскочило
давление. Впрочем, я человек вполне здоровый. А у моей матери
был инсульт годичной давности.
И Карпинский знал об этом. Понимал ли он, что находился в двух
шагах от убийства и только случайно промахнулся?
Что касается Бунтмана, то он мог об инсульте и не знать. А мог и
знать – ведь его первая жена, Надя, – бывшая аспирантка моей
матери. Я позвонил Наде и сказал:
– Ваш Сережа сошел с ума.
Она ответила:
– Не я была музой этой передачи. Главное – это здоровье
Татьяны Борисовны. Ни в коем случае ничего ей не
рассказывайте!
Тогда я начал звонить на «Эхо Москвы» и оставлять свой
телефон, в надежде, что Бунтман мне перезвонит. Но ничего
подобного не происходило. Домашнего его телефона у меня не
было. Я понял, что, действуя таким образом, ничего не добьюсь.
Тогда я позвонил его матери, Елене Петровне, и сказал робким
просительным голосом:
– У меня нет к Сереже никаких злых чувств и я у него ничего не
прошу. Мне только нужно кое-что ему рассказать и мне нужно,
чтобы он приехал ко мне домой. Пусть он не боится, что разговор
будет на повышенных тонах.
И я оставил свой телефон.
Через два часа Бунтман позвонил и сказал красивым
убедительным голосом:
– Я очень люблю музыку вашего отца. Когда мне только
приоткрылась музыка Локшина, я сразу же стал вслушиваться в
нее со страхом и восторгом. Слушая эту музыку, одновременно
оказываешься во всех точках пространства трагедии…
Я попробовал перебить его:
– Но…
– Но, – продолжал Бунтман, – когда я сказал у нас на «Эхе», что
собираюсь сделать передачу о вашем отце, тут поднялось такое
фырканье! Вы же знаете нашу интеллигенцию.
Определенно, он давал мне понять, что совершил благодеяние.
Видимо, он считал меня еще бóльшим идиотом, чем я есть на
самом деле. И все же он пообещал приехать ко мне для разговора.
Перед тем как приехать, он должен был еще раз позвонить.
И вот, спустя три дня, раздался второй звонок.
– Вы знаете, Саша, сегодня я не смогу к вам приехать. Вы просто
не представляете, как я загружен. Приезжайте лучше вы к нам на
«Эхо». Мы спокойно там устроимся, поговорим у меня в
кабинете, – сказал Бунтман.
– Ну, раз вы сегодня не можете, давайте отложим, – сказал я.
– Ну зачем же откладывать. Хотелось бы поскорее.
Тут я наконец обнаружил свою истинную сущность.
– Понимаете, Сережа, – сказал я, – вы ведь оскорбили меня. Я
просто не могу к вам приехать.
– Ах, вот оно что, – сказал Бунтман красивым
многозначительным голосом, впервые понимая, с каким, в
сущности, подонком имеет дело. – А скажите, Саша, вы сами
слышали передачу или вам кто-то о ней рассказывал?
– Не только слышал, но и записал. Потом распечатал и всем
раздаю, – сказал я.
Мне показалось, что Бунтман чем-то недоволен.
– Ну, тогда суд, – сказал он.
– Пожалуйста, – сказал я.
– Ах, так вы хотите суд! – воскликнул он.
– Сережа, вы же сами сказали про суд, – ответил я.
О том, что произошло дальше, знаем только я да он. Ну,