— Да-да, — подтвердил Гитлер, — трусы тоже снимай, голубушка!
Когда фрау Марта осталась абсолютно нагая, он попросил её подойти поближе.
— Смотри внимательно! — сказал он Симе и с этими словами ввёл пожелтевший от табака средний палец своей левой руки во влагалище Марты, а правой стиснул тёмно-коричневый сосок её левой груди. Симу вырвало. Гитлер же опять засмеялся:
— Ну что, детка, у нас в ГДР понимают толк в куклах?
— Да… — хрипло проговорила Сима, вытирая рот полой чёрного халата, расшитого едко-жёлтыми шестиконечными звёздами.
— Теперь ты веришь, что всё это правда? — спросил генерал и пошевелил пальцем во влагалище фрау Марты. Та с готовностью томно разинула рот.
— Ты тоже можешь стать такой, — сказал Гитлер и, выдержав паузу, продолжил, — а может быть даже и лучше. У тебя есть сутки на принятие окончательного решения. Наш экстрасенс принимает по вторникам. Помни об Алёнке…
— Почему? — спросила Сима.
— Что почему? — спросил генерал Гитлер.
— Почему по вторникам?
— Потому что вторник, киска, управляется Марсом.
13
Мишутка долго гнал свой странный велосипед.
Дело существенно осложнялось тем, что его задние лапки доставали до педалей с большим трудом. Довольно часто бедный зверёк не успевал вовремя перенести корпус в нужную сторону, и тогда приходилось ждать следующего оборота, чтобы в другой раз уже не упустить свой, по сути дела, как всегда единственный шанс. Однако слишком погружаться в ожидания также было, по меньшей мере, неосмотрительно, так как уже через пол-оборота педального диска нужно было переносить свой злополучный плюшево-ватный корпус уже в противоположную сторону. И всё это лишь потому, что педалей у велосипедов, как правило, всего две, и расположены они на 180 градусов по отношенью друг к другу. «Почему всё-таки именно на 180, а, скажем, не на 185?» — подумал Мишутка и снова не успел. В тот же миг возле самого его левого уха со свистом пролетела галушка.
Уже несколько часов Тяпа преследовала его на мотоцикле с коляской. Управлял мотоциклом какой-то небритый макака с фантастически наглыми глазами. Он непрерывно надувал пузыри из заграничной жвачки и ковырялся собственным хвостом у себя в носу. Тяпа же сидела в коляске. Прямо перед ней стояла огромная алюминиевая кастрюля с надписью «нет выхода», а в руке она сжимала огромную вилку всего лишь с двумя зубцами. Обезьянка постоянно вылавливала ею в кастрюле всё новые и новые галушки и беззастенчиво кидалась ими в Мишутку. «Если она хоть раз попадёт — мне конец!» — справедливо предположил медвежонок.
Велосипед слушался его всё хуже и хуже. Из правого уха сочилась тоненькая струйка настоящей медвежьей крови, и где-то в самом нутри его естества зарождался какой-то пока ещё маловнятный, но безоотчётно пугающий гул.
«Господи, — пронеслось в голове у Мишутки, — неужели вот так всё и кончится?! Неужели это она?» Он снова промахнулся лапой мимо левой педали.
«Левая педаль — слева, и сердце слева; промах левой ноги — ошибка сердца; ошибка сердца — остановка сердца; остановка сердца — смерть мозга, — снова закружились внутри Мишутки слова, — преступление — наказание; моё сердце ошиблось, моё сердце будет наказано; моё сердце — преступник; моё сердце накажет мой мозг; мозг справедливый; мозг праведный; он накажет моё преступное строптивое сердце; мозг справедливый; но справедливо ли наказание с точки зрения сердца?; с точки зрения мозга моего сердца; мозг моего сердца не согласен с сердцем моего мозга; но моё сердце — это моё ли сердце?; то есть сердце ли это меня; может быть, моё сердце — это мой мозг?»
Из этих размышлений Мишутку выбил истошный радостный вопль Макаки: «Ага-а! Попали! Попа-али!!!» И медвежонок понял, что в него попали галушкой. Тяпина галушка попала Мишутке в самое сердце, и… в тот же миг всё взорвалось…
А когда всё взорвалось, то есть уже через две секунды после того, как в его сердце попала галушка, раздался звонок в его дверь…
Мишутка открыл глаза и несколько секунд неподвижно смотрел в потолок, пытаясь сориентироваться. В дверь позвонили снова. Медвежонок горько зевнул и спустил задние лапы на пол. Как назло тапочки занесло под диван. Пришлось встать на ковёр всеми четырьмя и, стоя на карачках, долго шарить свободной лапой в поддиванной пыли. Однако, в конце концов, его старания хоть здесь увенчались успехом, а уже через тридцать секунд Мишутке и вовсе удалось отпереть дверь.