Обычно он лежал на песке рядом с Ольгой Васильевной и разглядывал ножки окрестных дамочек. В первое же лето своих наблюдений он сделал вывод, что пятки бывают двух видов: с доминантой розового или жёлто-рыжего цвета. Конечно, в чистом виде, ни тот, ни другой тип не встречаются в жизни, но в любом случае, цвет пяточной кожи любой отдельно рассматриваемой девочки тяготеет к одному из двух. По этом признаку тётя Наташа и Ванина двоюродная сестра Анжелика были прямыми противоположностями. У тёти Наташи пяточки были розовенькие, у Анжелики — другие.
Анжелику Ване хотелось беречь, защищать от всех мыслимых и немыслимых опасностей и, чем чёрт не шутит, когда-нибудь и жениться на ней! Насколько он слышал, ещё в прошлом веке между двоюродными братьями и сёстрами это допускалось. Разница в возрасте его не смущала. Подумаешь, какие-то 12 лет! Когда ему будет 18 и, наконец, можно станет жениться, ей будет всего 30, а рубежом, за которым женщина становится бабушкой Ваня почему-то считал тогда 50. Таким образом, впереди у них будет ещё двадцать лет счастливого супружества!
В его предморфейных грёзах, Анжелика вечно оказывалась невинной жертвой, пленницей, бедной крошкой, которую он со знанием дела вытаскивал из самых трудных ситуаций: спасал из неприступных башен, вырывал из грязных лап этих похотливых животных «пьяных», врачевал её раны, разубеждал в нелицеприятных прогнозах и, одним словом, был мужчиной.
Совершенно противоположным образом обстояло у Вани дело с тётей Наташей. В своих детских мечтах он, напротив, заточал её в неприступные башни, приковывал цепями к стене, стегал её нагайкой по восхитительно круглой и белой попке и всем своим видом показывал, где ж это, однако, зимуют раки. Конечно, в тех же его фантазиях тётя Наташа была во всём виновата сама. То она что-то не так сказала, то не так посмотрела, то не увидела в нём того, что, с его точки зрения, неоправданно находила в других — одним словом, она была достаточно неправа, чтобы даже такой добрый и отзывчивый мальчик, как Ваня, имел полное моральное право обходиться с ней, как с последней сукой.
Были ли её ножки стройней, чем у Анжелики? Играло ли роль то, что Наташа приходилась ему тётей, а не сестрой? Или, может быть, дело было в том, что Анжелика, в отличие от Наташи, знала, как расшифровывалась аббревиатура «ППШ», а Наташа уж несколько раз позволила себе сказать в присутствии Вани, хоть и не ему лично, что самое главное в этом мире — Женщина, и когда, мол, в детстве ей попадались в телевизоре фильмы, где более пяти минут Женщины не было в кадре, она переключала на другую программу — неизвестно. Но, так или иначе, Анжелику хотелось спасать, а Наташу — наказывать. И ничего поделать с этим было нельзя — как говорится, сердцу не прикажешь!
Иногда, впрочем, Ване приходила в голову спасительная для него мысль, что, возможно, родной брат Анжелики Антон тоже не прочь, как выражались развязные белобандиты в советских боевиках про Гражданскую войну, «поразвлечься» с Наташей, а может, именно Наташу ему, напротив, хотелось оберегать и спасать, если не уберёг, а Анжелику — заточать в неприступные крепости. Однако кто-то внутри Вани, очень вероятно, что Бог, упрямо отказывал ему во спасении и всё, казалось, убеждало его в обратном: таких грязных помыслов в отношении девочек не было больше ни у одного мальчика на земле! С другой стороны, Антон действительно очень любил связывать Ване руки, и в этом, конечно же, был, ощущаемый им, как непристойный, аспект…
В ту пятницу на улице было пасмурно и чуть не туманно. Утренняя прогулка в детском саду сразу началась с неприятностей: в ходе невинной игры в запретную «кучу-малу» в самом основании оной как-то внезапно оказался Ваня. Другие малыши не замедлили навалиться сверху и кто-то из них, кажется, Серёжа Селезнёв, поддавшись всеобщему ажиотажу, как бы случайно двинул ему ботинком по голове. Куча-то постепенно сама собой рассосалась, но Ванина голова чуть не впервые в жизни недвусмысленно заболела.
Сначала она просто тихо заныла, но к началу тихого часа разошлась не на шутку. Сперва Ваня, как это будет ему свойственно в течении всей последующей жизни, пытался привыкнуть к новому для себя состоянию и молча ворочался с боку на бок, но боль не утихала, и к тому моменту, когда в спальню вошла воспитательница Анна Аркадьевна, чтобы выяснить, не являются ли причиной мечтаний юного Лебедева банальные занятия допубертатным онанизмом, он уже тихо и монотонно выл. Нет, это был не онанизм. До овладения этой спасительной техникой борьбы с суровой действительностью Ване оставалось ещё три года.