41
И война началась.
Ещё накануне вечером Судьба подстрелила Валерия Лебедева. Его сын Антон ушёл купаться и не вернулся. Переезд же на дачу был назначен на следующий день.
В районе 20.00 делегация, состоящая из Марии Анатольевны, иллюзорной Наташи и её мужа дяди Володи отправилась на квартиру к дяде Валере, дабы как нельзя более кстати проявить своё неуместное и бесполезное участие. Дядю Валеру они, разумеется, не застали. Он уже второй час нырял в поисках сына в одном из южных прудов Москвы, и поиски эти были, конечно, безрезультатны. На следующее утро договорились с водолазами и те, естественно, помогли. К полудню распухший труп Антона был обнаружен и доставлен на берег.
В районе же девяти утра между Ваней и его мамой состоялся такой разговор:
— Мама, а во сколько мы поедем на дачу? На сколько машина заказана?
— Глупый ты какой! — отвечала Ольга Васильевна. — Неужели ты сам не понимаешь, что мы не можем никуда ехать, пока не станет ясно, что с Антошей!
— А вдруг он утонул? Что же мы теперь, вообще никуда не поедем?
— Типун тебе на язык! Дурак ты какой у меня маленький!
— Я не хотел… — извинился Ваня, как взрослый.
В полдень же стало ясно, что он, к сожалению, оказался прав. Антон утонул. В тот момент, когда это стало окончательно ясно, Ваня отчётливо вспомнил то странное ощущение, тот бессмысленный холод в правой руке, когда несколько месяцев назад, в конце февраля, он шарил на дне снежной ямы в поисках пластмассового пупса, но никак не мог его там обнаружить. «Я же тебе говорила, не рой ямы! Плохо это! Умереть кто-нибудь может! Бестолочь ты этакая!» — снова, спустя три месяца, зазвучал у него в ушах голос бабушки. «Ерунда это всё! — подумал Ваня, — Ребёнок не может быть виноват! А я определённо ребёнок. Я даже в школу ещё не хожу!».
Ровно в час дня появилась бабушкина сестра тётя Аня, работавшая неподалёку от их дома в каком-то «космическом» институте. Уже в дверях искренние слёзы задушили её. «Машенька-а! Машенька-а! Как же Валерочка-то выдержит такое! Гы-ы-ы!» — всхлипывала она в объятьях у Марии Анатольевны. Та, насилу освободившись от «сочувственной» хватки сестры, усадила её за стол и налила чаю. Почему-то в Ванину чашку.
«Мне Петровна, вахтёрша, — не унималась беспокойная тётя Аня, — ну ты её знаешь (это было действительно так — ведь Ванина бабушка тоже работала в „космическом“ институте), сегодня и говорит, вот вы, Анна Анатольевна, в бога-то всё не верите, а ведь это он Вашего Антошеньку-то забрал! Гы-ы-ы!».
В два часа пополудни, когда стало окончательно ясно, что ни на какую дачу в ближайшие несколько дней семья Лебедевых не поедет, в Марьину Рощу вероломно вторглись войска ГДР.
42
Мишутка и Тяпа сидели на каком-то перроне, а вокруг рвались авиабомбы.
— Ну что ты сидишь, философ хренов?! — истерично возмущалась Тяпа, — Вокруг же бомбы рвутся! Взрыв — это тебе не листок бумаги порвать!
— Это как сказать… — медленно процедил медвежонок, даже не повернувшись в её сторону.
— Ты меня прости, но я устала! — заявила обезьянка.
— От чего? — спросил Мишутка, но не с вызовом, как легко подумать, а спокойно.
— Я устала не понимать, ты медвежонок или осёл?
— Золотая середина… — улыбнулся он. Сразу после этого осколок свежеразорвавшейся бомбы вырвал из его правой лапки только что закуренную сигарету.
— Вот видишь! — с бессмысленным женским злорадством воскликнула Тяпа, — ещё бы немножко, и тебе могло бы оторвать голову!
— Могло бы и тебе… — так же спокойно возразил медвежонок.
— У тебя что, транс, милый? — с переигранной издёвкой выразившейся в неоправданно высокой интонационной амплитуде, осведомилась обезьянка.
«Хуянс» — подумал Мишутка и сказал:
— Малыш, не волнуйся! Поезд скоро приедет.
— И зачем я только с тобой связалась! — воздела руки к безразличным небесам Тяпа.
«Одиночество, — подумал медвежонок, — космическое одиночество…»
— И зачем эта война началась так не вовремя! — снова воскрикнула обезьянка, — Ведь не когда-нибудь, а именно тогда, когда Андрюшу сбагрили в лагерь! Ведь это тебе он мешал, каратаев злокачественный!
— Успокойся, пожалуйста! Своими воплями ты же всё равно ничего не изменишь!
— Конечно! Не ты же его рожал! Не ты же убегал с ним в животике из этой Центральной Африки!
«Охота пуще неволи» — подумал Мишутка и вслух согласился: