- Как вы вернете ее назад? - наконец, спросил я, после тягостного молчания.
- Назад от куда? - парировал Ли. - Ее никогда не существовало.
- И я не заканчивала тот класс по этике, - сказала Урсула.
Джефф повернул свой холст, чтобы я мог видеть. Картина изображала ничем не примечательную ближайшую стену студии... только в середине нее было черное пространство с рваными краями.
Они могли бы вернуть Ребекку назад, но она была трехмерной лишь в визуальном плане. Ее личность была в лучшем случае двумерной. Собирательный образ ее создателей - сарказм от Ли, интерес к поэзии от Урсулы, упорное трудолюбие и склонность к постоянным исправлениям от Джеффа. С такими качествами ей будет лучше в любом чистилище, куда бы ее не забросили.
- Мы называем это "Феномен Голема", - сказала Урсула. - Обычно, монстр, известный как голем, убивает своего создателя. В том мифе есть великая метафора для тяжелой участи художника. Зачастую художник, опережающий свое время, страдает от любых инноваций.
- Он приговорен, - согласился Джефф.
- К тому, что его ценность определяется широкой аудиторией, часто неспособной объективно судить.
- Или мыслить, - добавил Ли.
- Это является в наших глазах богохульством. Обладающие потребностью творить обычно используются и отбраковываются в соответствии с предрассудками и ограниченностью лишь тех людей, которым они могут показать свою работу. Конечно, мы не пытались это как-то изменить. Казалось, обходных путей не существует. Забавно, но способ все-таки был.
Я думал, что все это философствование носит абстрактный характер, и в абстрации было испробованы все стредства. И тут Ли доказал мою неправоту.
- Проще говоря, миру пришел конец.
Эти строки никогда не были написаны. И вы не читаете их. Ничто из нижеописанного никогда не происходило.
Их теория была безумием, и до 1-го января нашей новой эпохи я ни за что не поверил бы в нее. Но что если 2000-го года не было? Ни одно преступление против человечности не помогло бы правильно выстроить конечный процесс. Двадцатый век видел беспощадное истребление в войне миллионов, в основном сторонних наблюдателей... потом на свет появился рок-н-ролл, и все снова стало хорошо. Может, пока мы проявляли недюжую изобретательность в методах массового уничтожения, мы тем самым оберегали себя. Но что если даже это закончилось? Что если повторение и застой в искусстве нашли отражение не только в скучных произведениях, но и в передовой науке? Что если упомянутые научные прорывы были лишь экспериментами по клонированию? Разве это что-то не значит, когда наши достижения в сумме своей даже близко перестали напоминать грезы художников, да и сами грезы художников перестали будоражить умы?
Почему я думал, что знаю, как выглядит конец? С такими амбициями и размахом разве это не должно быть чем-то ранее невиданным и непредвиденным?
- Представь себе звездный свет, - сказала Урсула. - Когда он достигает нас, ему уже тысячи лет. Те звезды возможно уже мертвы, но, глядя на ночное небо, ты никогда не узнаешь это. После того, как они уже сгорели, нам будет казаться, что они будут жить еще тысячи лет.
Ли усмехнулся.
- Вот тебе свежая метафора.
- Лично я думаю, что вы впустую тратите время, пытаясь его убедить, - сказал Джефф. - Важно то, что женщина, которой не существовало раньше, была весьма живой, пока мы не вырвали ее из нашей реальности, словно страницу из блокнота. Мы считаем, что перед концом столетия такое было посильно не каждому. Связь между искусством и его границами нарушилась. Возможно, потому что так и должно было быть.
Урсула не собиралась отвергать еще одну метафору.
- Если ты принимаешь идею, что вселенная была своего рода заведенными часами, забытыми творцом, что происходит в промежутке между остановкой механизма и новым заводом? Возможно, что-то новое. Мы почувствовали это. И обнаружили это вовсе не случайно. Мы знали, что это будет работать. Мы не ждали подходящего времени, но времени больше нет. Вот где мы сейчас находимся. Художники со всего света тщетно пытались интерпретировать эту же самую тему, но когда за дело взялись мы втроем, это стало жить.