— Преступление первой степени. Удалил у себя биочип, анархист чёртов, — лейтенант сплюнул через сжатые зубы.
— Разрешите мне с ним поговорить, — сказал Найт, сглотнув пересохшим горлом. — Я попытаюсь убедить его одуматься, вшить биочип обратно и всячески облегчить свою участь.
Лейтенант словно очнулся от каких-то своих мыслей и с удивлением взглянул на бледную каланчу перед собой. Удивление сменилось чем-то вроде презрения. «Слюнтяй», — так и читалось в этом взгляде.
— Разрешаю, — ответил он тем не менее. — А это что?
Он сурово кивнул на небольшую коробку под мышкой Найта.
— Подарок, — сдавленно ответил он и, откашлявшись, заговорил ровно. — Я ехал сюда навестить господина Миккейна. Это для него.
— Что там?
— Музыка.
Лейтенант в недоумении приподнял бровь и фыркнул.
— Я обязан отдать приказ о проверке.
— Разумеется, — кивнул Найт. — Я понимаю.
Лейтенант приказал тщательно проверить свёрток. Коллекция дисков со всяким старьём.
После этого он отдал распоряжение пропустить капитана через оцепление. Тот кинулся в дом под удивлёнными взглядами соратников. Обычно переговорщиков вызывают, только когда дело касается заложников, которых нежелательно уничтожать вместе с преступниками. И уж точно переговорщики чаще всего не бывают киборгами, тем более в звании капитана подразделения «Шершень».
На звонок ответили не сразу.
— Какие вы вежливые. Я думал, просто выбьете дверь и всё, — послышался усталый голос учителя из-за двери.
— Это я, господин Миккейн! — воскликнул Найт. Дверь открылась после некоторой задержки.
— Найт, мальчик мой! Думал, не увижу тебя больше, — прошептал историк, обняв киборга за шею. — Как хорошо, что ты успел…
Найт быстро втолкнул его в квартиру и закрыл за собой дверь. Господин Миккейн замер, глядя на него с удивлением и смутной тревогой.
— Что вы натворили? — прошипел Найт. — Как вы могли избавиться от биокарты? Вас же аннигилируют!
— О, это, наверное, мне? — спросил господин Миккейн, будто и не слышал слов Найта, и забрал из его рук коробку. — Выпьешь со мной чаю?
Молодой киборг глубоко вздохнул и решил действовать постепенно. Кивнув, он последовал за учителем на кухню. Здесь витал призрак запустения и оцепенения. Будто весь дом замер в испуге перед какими-то страшными событиями.
— А где Мона? — спросил Найт.
Господин Миккейн не ответил, будто не услышав, погружённый в какие-то тяжёлые мысли. Положил коробку с дисками на стол, едва не уронив, но поймал в последний момент.
Он принялся возиться с настоящим керамическим чайником. Найт присел на стул, положив широкие ладони на колени. Его взгляд мельком упал на большое старинное зеркало в тяжёлой раме, потемневшее и помутневшее от времени. Киборг сам себе показался картонной фигуркой, приклеенной на совершенно не подходящий фон.
— Ну, рассказывай, — сказал господин Миккейн. — Виделся с Торрофом? Он, кажется, сейчас в столице.
— Да. Работает в госпитале при Башне Совета, — Найт тихонько усмехнулся. — Вчера он мне крылья подарил. В смысле, имплантат. Занятная вещица…
— Надо же… Крылья. Не думал я, что этот карьерист способен на романтические порывы.
— Почему вы это сделали? — спросил Найт после долгой паузы.
Господин Миккейн ответил не сразу. Он, казалось, целую вечность заваривал чай, аккуратно разливал его в две чашечки старомодного дизайна, шёл к столу.
Поставил одну перед Найтом, сел. Обхватил ладонями свою чашку и подул.
Найт увидел, что его учитель постарел. Действительно постарел. Не то что господин Торроф, похожий на дорогой манекен или фотографию из глянцевого журнала. Кибербиолог выглядел как человек, взявший целый мир в кулак и выжавший из него всё, что хотелось. Историк же выглядел так, будто это его мир сжал в кулаке. Наяву даже хуже, чем на экране ноута. Осунувшийся, сутулый, с порядком поредевшими седыми волосами, в помятой одежде. Он держал чашку так, что казалось, вот-вот уронит её. Когда он прихлёбывал, фарфор едва слышно постукивал по его зубам.
— Мой сын недавно умер. От старости.
— Как? — опешил Найт. — Ему сейчас должно быть никак не больше восемнадцати.
— Ему было семнадцать, — ответил господин Миккейн. — Он обладал отменным здоровьем, делал большие успехи в командном спорте. Но потом у него выявили прогерию. Было слишком поздно… Этот мир способен выпотрошить человека и превратить его в машину. Способен уничтожить человека в долю секунды единственной сверхгорячей вспышкой или разобрать на атомы в аннигиляционной камере. Способен излечить почти любую рану за несколько часов или эффективно бороться с раком. Но не способен выявить причины прогерии, и уж тем более излечить её. У этого мира есть для таких случаев лишь штамп «Репродуктивно негоден», которым клеймят того, кто произвёл на свет дефективного ребёнка. И если бы дело касалось только меня, я бы смирился. Уехал бы в какой-нибудь маленький городишко, в котором на меня бы не смотрели такими изменившимися взглядами. Или, наоборот, затерялся бы в толпах Октополиса. Но…