Словом, было понятно: не на ярмарку едем, мужики, а с ярмарки.
Такое же состояние наблюдал я и во время своих поездок, еще до съезда.
Ну как мог овладетьполитическими методами работы по-новому 1-й секретарь Первоуральского горкома — до этого поста исправлявший должность директора динасового (кирпичного) завода? Хороший мужик, свое заводское дело знал досконально, а тут — задергали указивками из обкома, газетными лозунгами, в том числе и со страниц Правды”.
На Новотрубном заводе удивил народный депутат (не буду называть его фамилию): у него из политических вопросов наболело два. Первый: сколько прибыли имеет газета “Правда” с рубля (уж какие тогда могли быть прибыли, когда стремительно падал тираж и росли расходы?) Второй: есть ли у редакции спецмагазин? Все правдисты, кроме немногих верхних руководителей, стояли часами в магазине Дома быта за обычными заказами…
Немудрено, что депутаты с подобным политическим багажом, с вошедшей в моду спекулятивно-рыночной любознательностью вскоре же сдали власть Советов. Как им было устоять перед вышколенными прибалтами и московскими запевалами из МГД, которые хорошо знали, зачем идут во власть?
Помимо спецмагазинов, номенклатурного засилья и уже обкатанного на массовых демонстрациях лозунга “Партия, дай порулить!”, тогда вовсю муссировалась тема “покаяния”.
Во время поездки в Ленинград, уже после XXVIII съезда, мы с собкором “Правды” Виктором Герасимовым встречались с рабочими и специалистами полузакрытого (а ранее и вовсе строго секретного) предприятия. Хотя они сами пригласили правдиста из Москвы, народу собралось человек 20. Встреча шла вяло. Говорили прежде всего о том, что компартия позволила другим не только порулить, но и отодвинуть ее на обочину. Теперь, того и гляди, начнут коммунистов преследовать. Вон Ельцин грозится изгнать парторганизации с предприятий, и угрозу свою обязательно выполнит. Что тогда?
— А в газетах нас, честных коммунистов, людей труда, призывают к покаянию. Чем я перед ними провинился? Тем, что всю жизнь честно работал?
Мы с Виктором Федоровичем вышли после встречи на улицу, почесали в затылках.
— О чем, товарищ начальник, будем писать? — спросил с иронией Виктор. — Если правду — нас не поймут. Кто позволит написать, что рабочие Питера в партию не верят?
Да, это был тупик. Мы, конечно, вышли из положения, не покривив душой: взяли одну из больных тем разговора — о покаянии. Нам тогда еще казалось, что нашим оппонентам можно что-то доказать. Почему должны каяться коммунисты Гагарин, Чкалов, Стаханов? Чем, в самом деле, добросовестный ленинградский рабочий хуже известного ленинградского профессора-юриста? По какому праву один нападает, а другого вынуждают защищаться?
Никого из нападающих не смущало, что сами-то они ни в чем не покаялись, а смену своей политической окраски выдавали за собственную доблесть.
Наши заметки-размышления были напечатаны, однако поток разоблачений и обвинений КПСС уже набрал сокрушительную силу. И как теперь очевидно, никто не собирался притормаживать его ход, напротив, ретивые кочегары все подкидывала уголька…. Словом, шел не диспут — шел накат на коммунистов, шел на них тупой дорожный каток.
И чем дальше, тем больше теряла авторитет вся партия.
Я часто думаю: могла ли газета противостоять набирающим скорость процессам разрушения? Могла.
Если бы ее не опутывали паутиной полуправды.
Если бы она говорила, и говорила предельно откровенно, о том, что волновало миллионы людей: куда идет страна? Что делает руководство КПСС, чтобы обуздать разбушевавшийся хаос? Как могло случиться, что отмененные вскоре после Великой Отечественной талоны на товары первой необходимости вернулись в наш быт и заставили возмутиться даже относительно обеспеченных москвичей?
Триумфальные прежде поездки генсека по стране стали раздражать: сколько можно повторять одно и тоже? А “Правду”, как и другие газеты, заставляли печатать пространные полотна с отчетами о судьбоносных встречах, полноводные речи и беспочвенные обещания.
Нас призывали партию защищать, а в ее главном штабе, казалось, сворачивали паруса и сушили весла.
Теперь-то вы понимаете, какую немыслимую цель накидал на двух-трех страничках своей рукописи для газеты профессор В.Т. Логинов?
Рухнул режим, считающий себя абсолютно нерушимым. Рухнула партия, созданная поколениями революционеров. К вершинам власти пришли “обычные люди”, возомнившие себя великими, заподозрившие в себе способность творить историю. Возле каждого кресла толкались локтями десятки претендентов. И в черных правительственных ЗИЛах разъезжали вчерашние бесцветные доценты, амбициозные МНС, в лучшем случае — завлабы.
Было уже забыто, что Академия наук СССР, несмотря на прямые указы-приказы, так и не избрала своим членом одного заведующего отделом науки ЦК КПСС. Что та же Академия не согласилась исключить из своего состава многих неугодных режиму ученых — достаточно назвать имена Андрея Дмитриевича Сахарова, Николая Ивановича Вавилова…
А ведь это было то, прежнее время, о котором великий Владимир Иванович Вернадский, академик на все времена, создатель учения о ноосфере, записывал в своем дневнике: в стране создается душная атмосфера господства посредственности, серости, и зависит все это от бездарности тех, кто страной руководит. Еще более резко критиковал эту систему гениальный физик-теоретик Лев Давыдович Ландау. Но — вот загадка истории — оказалось, что прежняя серость может быть многократно превзойдена, причем теми, кто прежде бездарно плелся в хвосте и вдруг обнаружил, что он-то и идет в первых рядах устроителей новой жизни, в авангарде общества.
Тут поневоле напрашивается в строку “бородатая” байка о пессимисте и оптимисте: первый считает, что все плохо, второй — что могло быть еще хуже. Словом, Есть бездна,есть,но нет у бездны дна.
Не помню автора, но в свое время, в годы перестройки или чуть раньше вышла в одном журнале повесть или роман под скучным названием “Монтаж” (или “Демонтаж”?). Публикация вызвала острый общественный резонанс. Автор писал об изобретенном в советском обществе методе монтажа строящегося объекта методом демонтажа. Все, конечно же, понимали, что речь не конкретном объекте, речь — о строительстве политическом. Мы ведь все время что-то строим, но часто, еще не имея детального плана действий для достижения желаемого, да и не зная, чего хотим достичь, уже вовсю пляшем на развалинах. И потому называем тот хаос, который сами же и затеяли, то “перестройкой”, то “реформами”. А пока ведем монтаж чего-то туманного, иной раз и мифического, методом демонтажа, призываем людей в очередной раз потерпеть, затянуть пояса, победствовать. Зато уж потом…
“Правда” — и в последние 12 лет, и раньше — перечувствовала подобное на себе и — многократно. Она по сути становилась полигоном административных экзерсисов, ее вынуждали в порядке партийной дисциплины поддерживать все нововведения — будь то безумное деление парторганизаций на городские и сельские или, напротив, их воссоединение, будь то создание совнархозов или их ликвидация… Газете предписывалось хвалить учреждение расплодившей бездельников госприемки как надстройки над ОТК, а потом — признавать эту новацию неудавшейся и не нужной. Примеры административных фантазий неисчислимы.
По страницам газеты легко проследить, как целенаправленно шел монтаж КПСС методом демонтажа, этапы торжественной поступи во власть серой бюрократической массы. Между тем как бы сама собою шла беспрерывная и бесплодная дискуссия о демократизации партии, делались и попытки применить некоторые идеи на практике.
При Ю.В. Андропове решили было открыть для печати дверцу в самое таинственное учреждение советского периода — Политбюро ЦК КПСС. Прежде в газетах публиковалось в основном только об одобрении этим всесильным органом итогов визита делегаций во главе с Генсеком в зарубежные страны, на международные форумы. А тут — лаконичное, написанное хорошим русским языком, емкое по смыслу сообщение: Политбюро недовольно отношением к письмам трудящихся, ставит простые и ясные цели перед партийными комитетами. Потом информация с заседаний ПБ пошла практически каждую неделю, становясь, однако, все суше, казеннее. А затем, уже при Черненко и Горбачеве, хорошая, демократическая идея и вовсе скатилась к скучной обязаловке, вызывая раздражение в редакциях: материалы поступали через ТАСС поздно, газету приходилось переверстывать на ходу, глубоким вечером. В первый выпуск “Правды” они и совсем не попадали, шли только на Москву. Читатели с периферии звонили: что за безобразие — в обзоре по радио сообщалось, что есть такая информация, а “Правда” ее не печатает. Это саботаж! Почему вы себе такое позволяете?