Серьезное психическое испытание — обязательная для разведчика обкатка танками, которую тоже не каждый выдерживает. Ну а помимо всего прочего и физические нагрузки сумасшедшие. Ведь после ядерного удара противника в зону поражения обычных разведчиков не пошлют. Поэтому осваивать приходилось все основные виды разведки — глубинную, боевую, специальную. Лучшая тренировка необходимой для этого выносливости — регулярные кроссы: семь километров в противогазе, при полной выкладке, с автоматом и боекомплектом. Работа командная, зачет по первому и последнему, расстояние между ними не должно превышать пятидесяти метров. Видишь: сосед не тянет — вешаешь его автомат на себя.
Конечно, находились и любители «сачкануть» в свободное от учений время. Заходит как-то в казарму командир батальона Макаров и видит: один из «стариков» лежит, другой тянется, третьему вроде бы нездоровится. Ничего не сказал комбат, развернулся и вышел. В пять утра — боевая тревога: химическая атака противника. По всему маршруту расставлены офицеры с учебно-ядовитыми гранатами. По ходу выясняется: у одного в противогазе клапана нет, у другого — иные неполадки. Кашель, слезы, сопли… На четвереньки падают, противогазы с себя срывают… Вечером — построение: кто не дошел, шаг вперед. Шесть человек перед строем поставили: «Знаете, кто вы? Дезертиры. Потому что погибли по халатности, не выполнив задачи». На следующее утро — опять тревога. К концу недели все «выздоровели». Без взысканий и нарядов.
Офицеры, конечно, играли главную роль в создании в подразделениях здоровой обстановки. Службой своей гордились, офицерскую честь берегли пуще глаза. Знали, что профессия военного — одна из самых почитаемых в народе. Как тут не вспомнить начало девяностых годов, когда люди в погонах избегали появляться на публике, а офицерское обмундирование из дома до части стыдливо возили в чемоданчиках.
И еще одно немаловажное обстоятельство определяло тогда армейскую атмосферу: рядом с «зелеными» лейтенантами служили закаленные фронтовики, большинство из которых пережили тяжелейшие испытания и утраты. Взять того же комбата Макарова — на первый взгляд ничем среди других офицеров не выделяется, сдержанный, на солдата никогда голоса не повысит. Страшно любил смотреть хоккей по телевизору — тогда наша сборная во главе с выдающимися тренерами Тарасовым и Чернышевым была на взлете. Иногда, в своем кругу, подтрунивали бойцы над ним, даже прозвище дали — «Барометр». Собственно, роль барометра выполнял не сам командир, а его фуражка. Если на глаза надвинута — значит, не в духе, лучше не подходи. А если сдвинута на затылок, можно с любым вопросом обращаться — не прогадаешь. Так и говорили меж собой: «Пойдем посмотрим, что там „Барометр“ показывает». Попалась как-то Геннадию песня военных лет: «Эх, Ладога, родная Ладога, метели, штормы, грозная броня…» Показал запевале — украинцу Коле Колеснику. Тому она тоже понравилась. Разучили и как-то вечером пошли с этой песней на ужин. Смотрят: командир догоняет и пристраивается за колонной. Идет, а по щекам слезы катятся. Выяснилось потом, что на Ладоге потерял он всех своих близких. Позднее, впервые оказавшись в Ленинграде, проехал Геннадий Зюганов по «Дороге жизни». Понял, почему та песня так дорога была его комбату…
Панибратства между офицерами и солдатами не было, но не было в их отношениях и отчужденности. Подошел однажды к Геннадию начальник штаба майор Субботин — мужик свой, с Орловщины: «Земляк, в отпуск уезжаю, помоги квартиру в порядок привести — руки не доходят». Взял Геннадий тогда в напарники своего друга — ростовчанина Колю Пасечника. Тот на гражданке плотником работал, отличным мастером был. За месяц так отремонтировали квартиру — любо-дорого посмотреть. Без всяких поблажек по службе и поощрений — хотелось просто приятное человеку сделать, потому как понимали ребята, каково офицерам без уюта, когда вся жизнь по гарнизонам проходит. Знаем мы теперь, конечно, о многочисленных случаях использования дармового солдатского труда в более позднее время — на «фазендах» и в резиденциях некоторых военачальников и командиров, нахватавших звания и должности в смутные годы деморализации и развала армии. Тогда подобное и в голову никому прийти не могло. А вот посильная помощь офицерам в быту была делом добрым и вполне естественным, в рамках армейской взаимовыручки.