В партийных комитетах на местах шло разложение дисциплины и превращение организаций в конгломераты фракций, групп, «демократических платформ», ведущих бесконечные демагогические дискуссии. Процесс дезинтеграции быстро переходил на городское и районное звено. Особенно тяжело сказалось нравственное разрушение авторитета партии, деструктивная критика со стороны демократической оппозиции. Современные коммунисты обвинялись во всех грехах прошлого, особенно сталинизма. Всячески разыгрывалась карта пресловутых привилегий партработников. Еженедельник «Аргументы и факты» как сенсацию публиковал меню столовой в ЦК КПСС. Когда спустя десять лет читаешь меню или список привилегий, вроде государственных дач, и одновременно наблюдаешь в окно особняки, мчащиеся мерседесы новорусских политиков, смотришь по телевидению картинки отдыха новой элиты в казино Монте-Карло, в горах Давоса, то отчетливо понимаешь истинную цену всего происходившего в конце 1980-х гг. Определенная часть номенклатуры меняла власть на собственность. Но это могли делать только те, кто, во-первых, уже достиг известной стадии разложения, и, во-вторых, чья должность давала такие возможности.
Однако тогда, по опросам населения, 40 % граждан возлагало ответственность за назревавший социально-экономический кризис (настоящий кризис был, как выяснилось, впереди!) на партийный аппарат, 38 % — на бывших парт-руководителей и 36 % на современных высших руководителей КПСС. Партаппарат в целом, как понятие, стал в глазах населения символом тормоза перестройки общества, нового «врага народа», организатором массового дефицита товаров, загрязнения окружающей среды, снижения производительности труда, противника демократии. К тому же часть партработников действительно разложилась или идеологически перевернулась. КПСС разрушалась под давлением трех сил: во-первых, разложившейся части партаппарата, во-вторых, мощной политической дискредитации со стороны оппозиции и демократических СМИ, в-третьих, фактически предательского курса горбачевских верхов.
Разрушив реально существовавшую партийную административно-командную систему, Горбачев не создал эффективной новой модели управления. Формально-номенклатурный подход к руководству доперестроечного периода сменился формально-демократическим. Неожиданно выяснилось, что политическая демократия как идеализированная самоценность не только не смогла сама по себе решить проблемы, но и в какой-то степени способствовала их обострению. Начался знаменитый парад суверенитетов, парад анархии, неуправляемости. Гласность обернулась настоящей «кривдой» в средствах массовой информации, которые были выведены из-под контроля КПСС и начали под флагом деполитизации антисоветскую, антикоммунистическую пропаганду, требуя окончательного разгрома сталинизма. Либеральная интеллигенция неистовствовала, захлебываясь в истерике по поводу достижений социализма, которые не стоят даже «слезы одного ребенка». Яковлев, Коротич, Нуйкин, Чередниченко, Карякин с наслаждением мазохистов оплевывали все советское. Они утверждали: все плохо, все отвратительно, все недемократично, все гадко. Сталин — это Гитлер, Брежнев — маразматик, социализм — наследие сталинизма, а капитализм — светлое будущее № 2. Под влиянием такой разнузданной агитации народ поверил в демократизацию как панацею от всего, не замечая, что съезды народных депутатов превратились в заурядные многодневные митинги. Вся страна смотрела заседания съездов по ТВ как шоу, прекратив работать. Лидеры демократов: Собчак, Попов, Станкевич, Старовойтова, Шаталин, Ельцин — витийствовали, обещая райские кущи сразу, как только отменят статью Конституции СССР о направляющей роли партии, разгонят КГБ, распустят СССР, реформируют экономику за каких-то 500 дней, отпустят на вольные хлеба Прибалтику, дадут свободу республиканским националистическим элитам, ликвидируют военный блок Варшавского договора, уберут многозарядные ракеты с ядерным оружием, сократят до минимума армию, покажут в кино всю изнанку жизни, введут половое образование первоклассников… И не только обещали, но добивались внедрения ряда своих «рацпредложений». Но… их, вероятно, подвело скудное воображение — они не могли и подумать, что в результате будет намного хуже, чем было. Они отвалили глыбу коммунистической диктатуры, но из ямы на свет полезли не ангелы, а какие-то мерзкие существа: рэкетиры, киллеры, сутенеры, аномально озабоченные, фашисты, националисты, коррупционеры и новые сепаратисты, политики без чести и совести. Никому общечеловеческие ценности не обходились так дорого, как России.
Горбачев реагировал на все это го с опозданием, то какими-то непонятными авантюрами. Он шел проверенной дорогой — строго наугад, союз разваливался на глазах. Карабах, Тбилиси, Баку, Фергана, Вильнюс, Рига… — «этапы большого пути» по развалу страны. Экономика разваливалась на глазах. Где он, тот милый застойный уровень 1985 года? За пять лет перестроечных реформ сложился такой всеобщий дефицит, что вся страна выстроилась в очередь.
Зюганов постоянно подчеркивал, что реформы не оправдываются не потому, что они не нужны — они необходимы, но «перестройка — это тяжелая и ответственная работа, а не бесконечная, бессодержательная говорильня», — считал он. Под впечатлением многочисленных перехлестов журналистов Зюганов представлял гласность в образе «неопрятного существа с узким лобиком, злыми глазенками, визгливым голосом, бессердечно гогочущее у постели больной матушки Отчизны». Эта оценка, на наш взгляд, была эмоциональным перегибом, вызванным реакцией на поток безответственных разоблачений журналистов. Организатора такой гласности Горбачева он называет не «выдающимся реформатором», а «гениальным разрушителем, путаником и приспособленцем», имея в виду НЕ САМУ идею, а результат деятельности.
Уже в 1989 г. Зюганов начинает бить тревогу в связи с положением в стране и прежде всего ростом преступности. Занимаясь анализом работы Советов и правоохранительных органов, Геннадий Андреевич кладет на стол своему руководителю — заведующему идеологическим отделом ЦК КПСС, по его словам, «мастеру закулисных интриг», А. Н. Яковлеву доклад с ужасающими цифрами роста за год числа убитых, погибших в результате несчастных случаев, изуродованных, изнасилованных и ограбленных, в несколько раз превышавшими десятилетние потери в афганской войне. Проблемы, которые накапливались в обществе, пристально анализировались Зюгановым, и они закономерно не могли оставить его равнодушным. Он искренне возмущался ростом беспредела в стране и недоумевал — почему власть не предпринимает решительных мер по наведению элементарного порядка.
Зюганов анализирует информацию о состоянии дел в стране и все больше убеждается в том, что происходит деформация принципиального политического курса на обновление социализма в рамках именно коммунистической парадигмы. Аппарат ЦК КПСС в главе с Горбачевым и Яковлевым отказался от систематического руководства развитием перестройки в заданном направлении и плыл по течению, если не сказать больше. Зюганов тогда уже пришел к выводу, что в стране набирает обороты самый настоящий системный кризис страны и общества, но в отличие от демократов он предлагал модернизировать социалистическую систему без ее слома, сохранив все лучшее, что было достигнуто, и отбросив все, что стало бесполезным и вредным. Например, он предлагал ликвидировать загнивший принцип партийной номенклатуры в управлении, породивший управленческий кризис.
Этот системный кризис в стране начался еще в 70-е гг. Именно тогда, пришел к выводу Г. Зюганов, «социализм в СССР постепенно начал утрачивать историческую инициативу, КПСС не смогла адекватно ответить на новые проблемы внутригосударственной и международной жизни, а верхний эшелон компартии постепенно деградировал — нравственно, идеологически и политически». С конца 80-х гг. происходит постепенное, вполне осознанное отстранение партийных масс от выработки политического курса, когда партия, как правило, в основном лишь узаконивала ряд положений и мер, которые в принципе уже были проговорены и на высшем элитарном уровне приняты. Такая оценка доказывает, что Зюганов не только не является консерватором, но более того — партийным реформатором, действовавшим, конечно же, в русле своих коммунистических убеждений. Собственно говоря, понятие «реформа» означает преобразование эволюционного характера в рамках функционирующей социально-политической системы. Это важный нюанс, ибо излюбленный тезис многих критиков коммунистов заключается в нелепом и лживом утверждении о якобы страшном консерватизме Зюганова, который на самом деле был безусловным обновленцем, но, конечно же, не революционером, жаждущим слома конституционного советского строя.