Несколько дней назад на Хваре в кафе “Централ” приходский священник читал лекцию десятку молодых священников, подчеркивая, что убийства сербов ни к чему прекращать. После этого в кафе в присутствии возмущенных итальянцев вспыхнул скандал. Итальянский генерал Далмацио и итальянский полковник Тадие с сожалением подтверждают точность страшной информации, поступившей из Лики, Кордуна и т. д., из которой становятся ясными намерения усташского режима в Хорватии, а эт0 — уничтожение сербов, несмотря ни на что. Кого не убили, тех обратили в католичество, чтобы они исчезли без следа. Так в селе Плоче поп Борич был вынужден вместе со всем селом перейти в римско-католическую веру…
В Горне-Приморье, Сушаке, Фиюме, Триесте и окрестностях принято огромное число семей [сербских] беженцев, которые сегодня в большинстве своем живут только благодаря чужому милосердию…
Около 10 000 сербов-беженцев размещены около Шибеника… В самом Сплите и его окрестностях — 8 000… Итальянские власти предоставляют им возможность работать и оказывать помощь… Все они обращают свой мысленный взор к матери Сербии”.
В своем обширном донесении Богдан Рашкович упоминает также, что, добиваясь улучшения условий жизни в усташских лагерях, он посетил: архиепископа Степинца, папского посланника Морони, хорватский Красный крест, швейцарского и французского консулов в Загребе, затем болгарского посланника и Итальянскую миссию в НГХ и всех их просил предпринять необходимые меры, чтобы помочь сербским узникам. В конце своего донесения Богдан Рашкович пишет:
“Когда я доложил обо всем сделанном до сих пор, член комиссии капитан Калмар заявил мне в присутствии сопровождавших меня лиц, что я заслужил от сербского народа памятник за свои самоотверженные усилия, направленные на решение этого больного вопроса. Между тем моя совесть не может оставаться спокойной, пока наши безвинные люди находятся в хорватских лагерях, во вражеских руках. Из соображений гуманности следовало бы как можно более срочно добиться переправки этих людей сюда, на территорию Сербии, прежде всего потому, что их очаги в нынешнем хорватском государстве разрушены, а у большинства семьи или родные уже здесь, в Сербии, и они обязались бы нести моральную и материальную ответственность за своих близких. Если же эти люди вернутся в свои родные края в Хорватии, их ждут снова те же несчастья. Только убивать этих людей станет легче, ибо уже были случаи, когда хорватские власти призывали сербов вернуться к своим очагам, а ночью их уводили усташи и убивали…
Прошу г. генерала Недича и г. министра Ачимовича отнестись к моему сообщению со всей серьезностью и срочно принять решение, спасительное для всего нашего сербского народа… Призываю проявить упорство с тем, чтобы эта гуманная акция по спасению наших людей из хорватских лагерей завершилась возможно скорее, поскольку обстоятельства чрезвычайно тяжелые, к тому же в Загребе стоят неслыханные холода —32 °C”.
Число беженцев в Сербии росло с каждым днем. Большинство являлось в Комиссариат по делам беженцев, однако много было и таких, которые этого не делали и устраивались сами, поэтому трудно установить точное их число. В одном донесении, направленном 8 сентября 1942 г. Королевской миссии при Святейшем престоле в Ватикане Дража Михайлович передал следующую информацию:
“По проверенным данным хорватами уничтожено 600 000 сербов, немцами — 78 000, итальянцами — 20 000, венграми — 30 000, албанцами — 10 000. В Комиссариате по делам беженцев в Белграде зарегистрировано 104 518 беженцев из Хорватии, 38 846 — из Болгарии (оккупационная зона), 22 771—из Венгрии (Бачка), 31 177 — из Италии (итальянская оккупационная зона, т. е. Косово и Метохия), 5 842 — из Словении, всего — 203 154.
Незарегистрированных беженцев — около 100 000”.
Перед лицом трагедии, переживаемой его народом, генерал Недич, глава Правительства народного спасения, обратился с “Призывом к сербскому народу проявить благородство и патриотизм”:
“Братья сербы и сестры сербки!
Много раз я говорил, что вы должны быть и сербами, и людьми. Должны проявить доброту и сострадание. Должны сочувствовать бедам и несчастьям своих братьев в это столь тяжелое для сербского народа время.
Я обращался к вам, но, боюсь, мой голос не проник в очерствленные эгоизмом сердца многих из вас.
И потому я спрашиваю вас:
Выполнили ли вы как сербы свой святой долг по отношению к братьям своим, сербам-беженцам, к семьям узников, к сербам, оставшимся без хлеба и крова, ко стольким сиротам военного времени?
Многие из вас молчат. Ничего вы не сделали. Горе, нищета и отчаяние не тронули ваши черствые сердца. Неужели вы не боитесь Бога? Неужели вас нисколько не мучает совесть? Может быть, вы содрогнетесь от ужаса, когда я скажу вам, что из-за вашей беззаботности и вашего равнодушия сегодня под вопросом сохранение жизни многих тысяч детей-беженцев. Выживут ли они или погибнут? Многие из вас, сербы, люди знатного рода, даже пальцем не пошевелили, чтобы облегчить участь этих несчастных малышей, чтобы спасти им жизнь.
Довольно фанфар и парадов, идущих от сотен разных благотворительных обществ, которые являются не чем иным, как формой без содержания…
Сербский народ, храня память о благородных деяниях своих вожаков и своего духовенства, глубоко проникся сознанием того, что, погрязнув в эгоизме и в алчной погоне за земными благами, он не сможет сохранить ни себя, ни свое имя… Вам, братья сербы и сестры сербки, надлежит сегодня искоренить в себе самих и в своей среде эти позорные недуги и собственной жизнью, собственными делами и примером доказать, что вы — достойные потомки своих великих предков и истинные сыновья матери Сербии.
Не допустите, чтобы вашу душу источил червь эгоизма, а алчность превратила в камень ваши сердца и чтобы сербский поэт рассказал о нас будущим поколениям как о поколении, которое вместе с державой утратило и наилучшие вековые черты своей нации. Услышьте меня и подчинитесь, ибо вы должны и впредь оставаться и сербами, и людьми!”
Когда наступила весна и на реках начал таять лед, Сава и Дунай принесли в Белград и в Румынию тела убитых сербов, мужчин и женщин. Они плыли, раскинув руки и ноги. Многие, словно устав от долгого пути, остановились, чтобы немного отдохнуть, зацепившись рукой, ногой или скудной одеждой за вербу. Остались письменные свидетельства очевидцев — рыбаков, портовых рабочих шкиперов:
“Я, Андрия Столник, направляясь в середине марта (1942 г.) в Румынию, видел эти трупы даже в Румынии. Мне известно, что румынские власти интересовались у наших властей, откуда приплывают эти трупы. Отмечу, что трупы в великом множестве плыли на протяжении почти двух месяцев — марта и апреля 1942 года”.
“Я, Илия Перич, в середине апреля 1942 года по распоряжению Комиссариата парашютной полиции приступил к извлечению трупов из реки. Я извлекал трупы только из Дуная. Их мы относили в прозекторскую, если тела были целы, или несли на кладбище, если трупы разлагались. Те трупы, которые совсем разложились, мы хоронили тут же, на берегу. Эти трупы никто не фотографировал, не было составлено никакого акта. Мне известно, что цыгане из Опова в Банате также закапывали те трупы, которые были извлечены на банатскую сторону. Таким образом это продолжалось до самой середины июня 1942 года, когда и немцы взяли под контроль извлечение трупов… Именно тогда на двадцать два дня было запрещено купание в Дунае. Даже сами немцы пришли в ужас, когда увидели трупы… По трупам видно было, что большинство людей убиты ударом тупого оружия в затылок. Были и огнестрельные раны. На десятке трупов вообще не было видно ран. Были трупы зарезанных и заколотых людей. Видели мы трупы с отрезанными руками и грудями, а также — перебитыми, ногами…
Я видел мешок, в котором было шесть трупов. Мешок весь был перевязан веревкой и в нем были: одна молодая девушка, одна старая женщина, один пожилой мужчина лет сорокапяти — пятидесяти, два ребенка и один мужчина без руки… Еще я видел близ села Бановаца двух убитых мальчиков в возрасте 7–8 лет со связанными руками и ногами”.