“Я и мой друг Йохан нашли поблизости соломенный тюфяк, зацепившийся за вербу. Так как мой друг Йохан очень чувствительный и не мог дольше выносить ужасный смрад, он отошел, а я отцепил тюфяк от вербы и дотащил до берега. На берегу я его разрезал и обнаружил в нем шесть или семь детских разлагающихся трупов. Дети были младше десяти лет… Трупы я тут же прямо в тюфяке и закопал на берегу Дуная.
По моему мнению и судя по тому, что я слышал от дунайских шкиперов и матросов, с тех пор, как в этом году на Дунае сошел лед, и до середины июля по Дунаю проплыло от 2 000 до 3 000 человеческих трупов. Один шкипер рассказывал мне, что видел в одном месте на Дунае около 70-ти человеческих трупов, связанных веревками”.
“Были отдельные трупы, но чаще они были связаны между собой по пять, шесть, десять и даже по пятнадцать. Так и несло их течением по реке. Какие-то люди из тех, кто вытаскивал трупы, рассказывали мне, что из Дуная были извлечены невеста в подвенечном платье, жених, поп и несколько человек, связанные друг с другом веревками, а к ним еще был привязан и пес”.
“Как-то по Дунаю начали плыть многочисленные трупы людей… Зрелище было ужасающее, потому что почти все они были изуродованы. Сзади, на затылках, были раны величиной с куриное яйцо. На голые пятки у некоторых трупов были прибиты подковы. У всех были связаны руки стальной проволокой. Множество женщин с отрезанной грудью, ногами, руками и пальцами, а мужчины — с отрезанным половым органом и другими органами… Почти двадцать дней и ночей плыло бесчисленное множество тел невинных сербов… Мне удалось сфотографировать некоторые трупы, хотя немцы это строго запрещали…”
В то время, как убитые сербы и сербки дни и ночи плыли по Дунаю и Саве мимо Белграда, Комиссариату по делам беженцев приходилось непрерывно работать, чтобы обеспечить существование десяткам тысяч вновь прибывающих бездомных людей. В меморандуме, касающемся сербов-беженцев, которое Королевское югославское правительство в Лондоне направило 31 марта 1943 г. Королевской миссии при Святейшем престоле в Ватикане, говорится: “Уже двадцать два месяца сербский народ в так называемом НГХ, Герцеговине, Лике, Кордуне, Славонии и других сербских областях пребывает без вожака и без оружия, подвергаясь угрозе со стороны самых жестоких за всю нашу историю врагов. Сербский народ, оказавшись между хорватской армией и ножами хорватских усташей, поделился на две части.
Одна часть бежала в Сербию, где по имеющимся подсчетам находится 400 000 беженцев. Кто-то бежал из так называемого НГХ, кто-то из Баната, Бачки и Южной Сербии, некоторые — даже из Словении. Иные бежали в Черногорию, где нашли приют сербы из Метохии. Считается, что в Черногории — 36 000 беженцев.
Другая часть сербского населения, убегая от ножей кровожадного врага и не сумев перебраться в Сербии или Черногорию, укрылась в горах, где на этих людей словно на диких животных, охотятся то усташи, то немцы то венгры, а на юго-востоке — албанцы, болгары и итальянцы.
Страшные карательные экспедиции, предпринятые сначала хорватским “черным легионом” через Западную Боснию, а также карательные экспедиции “черного легиона” — совместно с одной немецкой и с одной венгерской дивизией — произвели прошлой осенью настоящее опустошение в районах Уны и Врбаса, Козары и Маевицы. до самой реки Босны. Под предлогом борьбы с партизанами в ходе этих карательных экспедиций уничтожали всех подряд: мужчин, женщин и детей, которые никогда не были партизанами. Пострадали сербские области и сербские села: Босанска-Градишка, уезд, где проживаем 39 546 сербов и 4 748 хорватов, Босанска-Дубица — 28 121 серб и 1 641 хорват, Босански-Нови — 30 694 серба и 1 860 хорватов, Двор — 23 452 серба и 3 073 хорвата, Прнявор — 38 546 сербов и 2 360 хорватов, Баня-Лука -58 730 сербов и 16 900 хорватов.
Увозили, резали, убивали одних только сербов. Покончив с чудовищной резней, немцы, усташи и венгры собрали всех сербских детей мужского пола старше 12-ти лет и отправили их в лагерь…
Сегодня оставшиеся в этих краях женщины и дети живут в лесах. Эти люди не смогли обработать свою землю, поскольку не было ни рабочей силы, ни скота, да они и не осмеливались приблизиться к своим опустошенным, сгоревшим домам.
Другая карательная экспедиция, в которой участвовали хорватские, усташские, немецкие и итальянские дивизии, прошла через сербские области: Бихач (17 178 сербов и 7 999 хорватов), Босанска-Крупу (31502 серба и 347 хорватов), Г. Кореницу (12 046 сербов и 2 424 хорвата), Босански-Петровац (24 647 сербов и 1 219 хорватов), Гламоч (19 924 серба и 1 342 хорвата)…”
В конце документа говорится: “Сегодня 400 000 беженцев в Сербии, 36 000 — в Черногории и все еще оставшиеся сербы в горах т. н. НГХ, не имея нигде ничего: ни дома, ни очага, — ждут помощи, а тем временем перед ними встает призрак голода… Люди спрашивают, какие шаги предприняты нашими великими союзниками для того, чтобы сербский народ, решительно ступивший на предназначенный ему путь и до сих пор принесший кровавую жертву в миллион человек, — чтобы этот народ весной и летом не умер от голода и эпидемий, которые не заставят себя ждать, если вскоре не подоспеет помощь…”
Кроме Комиссариата по делам беженцев, о сербах беженцах в Сербии усердно заботилось правительство Милана Недича или, лучше сказать, заботился сербский народ. Во всех городах Сербии были созданы комитеты — местные, общинные, уездные и окружные, — в чьи задачи входило обеспечить беженцев жильем и всем необходимым для нормальной жизни. На стенах домов в городах были расклеены листовки, плакаты, обращения, призывавшие людей выполнить свой долг. Среди таких плакатов выделялся один — величиной с квадратный метр, на котором была изображена женщина с мученическим лицом, а вверху и внизу крупными буквами было написано: “Мать Сербия, помоги!”
Особое внимание уделялось детям-беженцам, прежде всего тем, кто остался без родителей, и больным. Комиссариат вместе с Красным крестом исхитрялся разными способами обеспечить им уход и минимальные условия для выздоровления и учебы. Так Тома Максимович, ставивший своей задачей спасти жизнь каждому сербу, в тот момент, когда особенно не хватало лекарств, одежды и обуви, просил соответствующее министерство в Лондоне через Королевскую миссию в Каире поставить хлопчатобумажное полотно на 100 000 пар детского белья. Эта просьба не была удовлетворена, поскольку английские власти “не хотели пропускать через блокаду требуемое полотно”.
Тома Максимович, возглавлявший Комиссариат по делам беженцев, не сдавался. Столкнувшись с проблемой высокой смертности среди детей, прежде всего среди детей из НГХ, Санджака, Косово и Метохии, он повсюду обращался за помощью для своих подопечных. Написал и в Международный Красный крест в Женеве. Из его письма шведскому консулу от 25 мая 1943 г. становится известно, что на тот день в Сербии находилось в общей сложности 83 225 беженцев — мальчиков и девочек; что для них организовано 66 детских домов; что остальные дети-беженцы живут в приютивших их семьях; что число детей с каждым днем растет; что этих детей необходимо обеспечить: хинином против малярии, сахаром, кальцием, рыбьим жиром, мылом, постельным бельем, одеялами, соломенными тюфяками, полотенцами. “Я был бы Вам весьма признателен, господин консул, — говорится в письме, — если бы Вы могли хоть часть перечисленных вещей приобрести у Вас в стране. Мы уверены, что сербский народ никогда бы не забыл Вашего благодеяния, а мы постарались бы соответствующим образом это возместить”.
Из этого письма, написанного на немецком языке можно также узнать: что в Сербии находится около 300 000 зарегистрированных беженцев, 50 000 из них — государственные и частные служащие и интеллигенция тогда как остальные — рабочие и земледельцы; что Комиссариат организовал дома для престарелых и немощных; что в городах, куда прибывают беженцы, открыл народные столовые; что в Белграде в этих столовых ежедневно раздается от 35 000 до 40 000 обедов; что цена каждой порции — 10 динаров и что “разницу в цене оплачивает сербское правительство из средств, поступающих от добровольных пожертвований”.