– Миллион сперматозоидов в минуту. Или миллиард. Тот мужик хвалился, что теперь весь генофонд России у них в руках.
Дело принимало интересный оборот. Особенно учитывая национальный проект по увеличению рождаемости. А тут весь генофонд нации уже за рубежом!
– Как, ты говоришь, называется эта хреновина?
– Это не я. Это он мне так сказал. Установка СГН – не знаю, как расшифровать.
– Если аббревиатура на русском языке, то «ГН» – конечно, генофонд, – вслух подумал Коряпышев.
– Тогда «С» – секретный! – обрадовалась Пиланго. – Вроде, эту штуку в Петербурге сварганили, а сюда продали за пять миллионов евро, – сказала Пиланго.
– Может быть, форинтов? – усомнился Коряпышев.
– Нет, я такие вещи не путаю! – отрезала Пиланго.
– А как у вас об этой установке разговор зашел?
– Ну он мне предложил… Словом, это неважно, что он мне предложил, главное, что я ему предложила поостыть. Пускай идет к цыганкам с Келети [13] . Вот тут он и стал задвигать про эту СГН. Мол, он тоже участник эксперимента, и его живчики не абы что, а супертема. Но я все равно не согласилась, Светозар Петрович, вы не думайте.
Пиланго неожиданно покраснела, и это стало вторым удивительным открытием для Коряпышева за это утро.
Первым же было то, что он не забыл острый вкус оперативной работы. Пьянящий этот вкус вернулся к нему вместе с глотком рома и затяжкой табака, внушительными прелестями Пиланго и звуками плачущей скрипки. И неважно, что это всего лишь красивые декорации, – некоторые полагают ненадежной декорацией и саму земную жизнь. Главное, что среди этих декораций, на этой сцене, ты и режиссер, и актер, и сам Господь Бог, ненадолго залезший в шкуру опера, чтобы парой шахматных ходов вернуть в этот мир порядок и справедливость.
– И что, крутой был мужик? – продолжил Коряпышев разведопрос, одновременно соображая, в каком бы тихом укромном местечке его завершить. Отсюда явно надо сниматься. Предварительно избавившись от Стефана.
– Не то чтобы слишком крутой. Скорей, подкрученный, – продемонстрировала Пиланго свое близкое знакомство с живым русским языком. – Уже не шестерка, еще не туз. Стефана какой-то приятель. Запал на меня во время выступления… Но вот бабки у него действительно крутые! Были у него… Ха!
Пиланго усмехнулась, влажно блеснули ее крепкие белые зубы. «Такой девчонке палец в рот не клади!» – подумал Коряпышев, тоже усмехнувшись, но – про себя, как его некогда учили в Высшей школе Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР.
– А знаете, кто это все организовал? Ну, экспорт, продажу… Скажу – упадете и не встанете! Один наш старый знакомый…
– Да нет, пускай я лучше встану, а упадут и не встанут эти козлы, – ответил Коряпышев, действительно поднимаясь. У него уже изрядно шумело в ушах после вина и рома с газировкой и организм настойчиво подсказывал, что давно пора сбросить давление в системе. – Подробности потом, а пока здесь ставим точку.
– И куда пойдем? – сразу поняла намерение своего бывшего куратора Пиланго.
Не слыша звуков скрипки, Коряпышев оглянулся, и не зря. Прямо за его спиной оказался скрипач, переставший терзучить свой инструмент, зато со стопкой силва-палинки. Из-под спутанных волос на Коряпышева уставился большой глаз такого же, как силва-палинка, фиолетового цвета.
– Решим, – сказал Коряпышев. – Вернусь через минуту.
Пиланго кивнула головой и вдруг рассмеялась – бесшабашно, искренне, от души. Как-то очень по-русски:
– Ну, до чего ж уроды эти доценты с кандидатами! Ученые, мать их женщина! Ага, им бы только собачек мучить! Ведь лучшая установка для сохранения этого, ну как его, генофонда, это – я!
Заявление было смелое. Но Коряпышев готов был под ним подписаться, хотя помнил, что конфиденциальный источник «Пиланго» всегда имел склонность к преувеличениям. Впрочем, это общая черта всех женщин-агентов.
А вот буква «С» в аббревиатуре СГН означает, пожалуй, не «секретный», а «сохранение».
Точно, все пляшет: установка СГН – «Установка сохранения генофонда нации».
Скрипач ударил смычком по струнам, и мелодия «Чардаша» как порох вспыхнула под навесным потолком ресторана «Столетие».
Коряпышев прошел коротким коридором и толкнул дверь мужского туалета. Мелодия «Чардаша» была слышна и здесь. Коряпышеву казалось, что струя изгибается в такт с ней, словно завороженная змея индийского факира.