- Дайте живым испытательный срок, месяц, - ответили ему, - Живым это полезно.
- Да, будет так, - ответил председатель собрания, - Именем моим, Карена двуединого, с задержкой в месяц, объявляю цифровые ипостаси Костика и Ляли, и их живые ипостаси Макса и Светы, единым целым. Во веки веков. Да не разъединят никогда живые, что стало одним в цифре. Да будет так.
* * *
Еще немного мы понежились, обнимая друг друга, а потом я целовал её тело, потом наши губы сошлись, а потом...
– Макс, а мне не больно, совсем не больно! – раздался радостный голос Светика.
– Но тебя это хоть возбуждает?
– Милый, я понятия не имею, что должна чувствовать женщина во время секса с мужчиной. И если честно, мне это все равно. Мне сейчас так хорошо! Глубже, любимый.
* * *
А утром мы проснулись от звуков страдающего рядом с диваном енота. Васька страдал не то от аллергии, не то от кислотности и несварения желудка. Порванная пустая сетка от мандаринок лежала рядом. Посмотрев на Ваську, и вспомнив размеры сетки, я задумался, куда делась материя мандаринок и почему не было аннигиляционного взрыва при их исчезновении, но Светик быстро спустила меня на землю, потребовав оказать страдальцу медицинскую помощь.
Увы, определить точную причину страданий нам не удалось, поэтому было решено дать ему таблетку от аллергии и Пепсида. Однако, жрать таблетки Васька не желал и предпочитал страдать. В конце концов, общими усилиями двух человеческих и двух искусственных интеллектов (Костик и Ляля активно приняли участие в обсуждении), енот был убежден проглотить эти странные невкусные камешки, и обиженно улегся на подстилке.
Мы, тем временем, помыли руки и позавтракали кофе и бутербродами, выжидая время, чтобы убедиться, что Ваське полегчало. А убедившись в этом мы отправились по делам. Заодно, наплевав в душу пробирке из “АО 23-И-Я”, я закинул её на почту по дороге, когда мы со Светиком поехали в институт. Ну, да, мы еще учимся. В аспирантуре, последний год. На одной и той же профессии и у одного и того же профессора.
Вообще-то и мои родители – профессора, а отец Светика вообще академик и ректор, но учиться у родителей считается не комильфо, так что попасть в аспирантуру нам обоим было очень сложно. Остальные профессора не решались брать детей очень серьезных коллег, а родителям было просто не положено. Вот нас обоих и спас профессор Варшавский, которому в его девяносто с лишним лет было давно уже на все наплевать. “Такие хорошие мальчик и девочка, почти как Петенька и Наташа!” – сказал он и заграбастал нас в свои ученики. Не то, чтобы мы рыпались. Как-никак, мировое светило, и по-прежнему декан факультета. Кстати, “Петенька и Наташа” – это как раз мои родители.
К слову, специальность наша отличалась от специальности родителей. Мы оба были программистами. Нет-нет, не теми, что сто лет назад. Но как ни странно, всеобщее распространение искинов вовсе не обрушило профессию программиста. Оно её просто сделало совсем иной и сегментировало по дисциплинам. Ну, бухгалтерские отчеты, разумеется, делали искины. Более того, обычно именно они их и читали. Но было слишком много других задач, которые им не подчинялись. Так мы были биогенетическими программистами. Нашей областью было понять, что делает тот или иной ген. Равно как и производимый им белок.
Думаете это просто? Ха! Спросите искинов у которых это не получалось. Каждый ген – это белок. А теперь, представьте тело человека. Это несколько десятков триллионов клеток плюс еще примерно в три раза больше существующих внутри нас бактерий. А что такое клетка? Это пробирка с полупроницаемой оболочкой. То есть, что-то проходит, что-то не проходит. Причем не всегда. Если в крови есть транспорт, например, инсулин, то глюкоза во многие клетки проходит. Ну, если нет инсулиновой резистензии. А если есть или нет инсулина, то не проходит. Добавьте полости, которые группируют эти все десятки триллионов клеток и обладают своими полунепроницаемыми оболочками. Тот же кишечник может быть здоровым, а может быть “протекающим” и пропускающим в кровь кучу всякого, “pardon my pun” – простите за игру слов, дерьма. А теперь добавьте, что генов, то есть кодированных ими белков – ну, до фига! А интересны не только те, что уже есть и каким-то геном закодированы, но и новые! И каждый работает по-разному в зависимости от присутствия или отсутствия других белков, а также кучи разных других интересных веществ.
И это еще было не все. В так называемой “экономике знания” программистов просто тренировали на всякие программистские штучки, а по теме проекта их консультировали специалисты. Последующая “экономина открытий”, где программист учился “штучкам” по ходу дела, несильно изменила ситуацию. За компом сидел программист, а рядом сидел биолог и объяснял, почему тот делает что-то не то. Материализм, увы. Нужное знание просто не лезло в одну человеческую голову, приходилось распределять его между несколькими, причем менеджер в число “голов” уже не входил и количественно учитывался как и члены Политбюро в СССР.