Вряд ли кто узнает в этом темноволосом, кареглазом, еще не старом - лет тридцати мужчине пра-пра-правнука самого Основателя. В остальном, конечно, высокий лоб, надвинутые на брови невыразительные, чуть пустые глаза, прямой и не очень широкий выступающий нос. В общем, какие-то фамильные черты остались, но не все. Прекрасные креолки столь соблазнительны, а когда братство эвакуировали из горящей под бомбами гринго Германии, о женщинах как-то не подумали.
Гуго опутил небольшой пистолет с опустевшей обоймой на небольшой столик рядом и дал пинка помогающему ему мальчишке-индейцу, чтобы тот сменил бумажную мишень. Затем взял револьвер более приличного калибра и задумашись навел его на еще висящую старую мишень. После паузы он держа палец на крючке перевел прицел на бегущего к мишени индейского служку-мальчишку, поколебался между основанием головы и худой спиной, перевел было на еще тощую и несоблазнительную попку, обратно на спину, но подумав еще немного, покачал головой и перевел прицел обратно на мишень. “Лень бегать менять мишени самому, а мне еще несколько серий надо сделать,” подумал он, а затем, взглянув на свою черную сутану со здоровым крестом на шее, иронично добавил мысленно, “да и по сану не положено.”
Да, Гуго был католическим священником. Когда братство оседало здесь, все дружно перекрасились из евангелического протестантизма в католичество. Дело несложное, учитывая, что все они поклонялись Одину, а христианство было лишь маскировкой, как у митраистов Древнего Рима. Но удалось договориться, что католический священник будет свой, аргументируя это тем, что разговаривать с общиной надо на немецком. Вот его, Гуго, на ближайшие лет сорок-пятьдесят и выбрали стать католическим священником братства. Ну, как выбрали? Отправили в семинарию, заставили получить сан, и какими-то правдами и неправдами получили его обратно уже в рясе.
Так что прекрасные креолки не для него, несмотря на возраст за тридцать. Гуго вздохнул, и опять поколебался насчет цели, но все-таки перевел прицел с детского затылка на мишень, которую еще держали мальчишечьи руки. Бум! Хороший револьвер и хороший стрелок! Пуля пробила центральный кружок, не задев ни подставку, ни вешающего мишень мальчонку. Тот испуганно её уронил, но тут же поднял и стал торопливо вешать обратно.
Брат Рудольф - верховный жрец Одина и глава братства - так сказал ему:
- Кто-то должен нести этот крест ради нашей миссии, брат Гуго!
Гуго покосился на висящий на груди огромный крест. Ага, “кто-то”. Любой потомок Основателя - конкурент брата Рудольфа на его посту. Еще при основании братство получило четкую структуру: научники, чтобы обнаружить Врага, силовики, вроде Гуго, чтобы убить Врага, ну и координатор с помощником для внешних связей и контроля за деньгами братства. Очень приличными деньгами. Расставаться с деньгами, тем более приличными, брат Рудольф не желал.
Вынужденное безбрачие и отсутствие детей явно не улучшало характер Гуго. Далеко не вся община была в братстве. Женщин там вообще не было по определению, тем более жен-креолок, дети тоже были в стороне, пока не вырастали, да и многие мужчины разросшейся за сто лет общины не были достаточно благонадежны, чтобы предложить им татуировку на левом предплечье с древним символом и стилизованным под руны текстом по краю овала.
Так что для Гуго роман на стороне, а тем более внебрачный ребенок исключен. Донесут, лишат сана, а братство не может допустить священника-чужака. Тем более, исповедника. А уж дети ему, Гуго, и подавно недоступны. В смысле, свои дети. Так что детей Гуго не любил. И не видел ничего особенного в том, чтобы их убивать. Еще раз примерив прицел на служку, он с разочарованным вздохом все-таки перевел его обратно на мишень.
Впрочем, такое отношение к детям для него - правильно. Кто знает, кем явится в мир Враг? Тот, которого ему, брату Гуго, надо будет убить. Совсем необязательно взрослым сильным мужчиной. Это может быть и ребенок, и женщина, даже молодая и красивая женщина… Перед глазами встал образ верной католички и пышногрудой красавицы, девятнадцетилетней Консуэлы, жены его сверстника и друга детства Генриха Майера, регулярно приходившей к нему на исповедь. Почему-то образ не страдал от обилия одежды, в груди и висках громко застучало сердце, плоть его восстала, а дух Гуго перехватило.