— Бедняга, — только и сказала Гретель.
Гензель собирался огрызнуться, но тут сообразил, что слово это обращено не к нему. А к той самой груде шерсти под кустом. Осторожно приблизившись и отстранив с дороги Гретель, он присмотрелся. И ощутил, как желудок, еще недавно бывший сморщенной неподвижной оболочкой, вдруг мягкой медузой пополз вверх по пищеводу.
То, что казалось ему грудой гниющей шерсти, когда-то было живым существом. Зверем. Или не зверем, но чем-то, что состояло с ним в родстве. Гниение быстро уничтожало тело и работало над ним уже не меньше недели. Кроме того, останками занялись здешние плотоядные плющи, жадно оплетшие их своими отвратительными сизыми жгутами. Плющи неспешно насыщались, едва заметно пульсируя и перекачивая полезные вещества. Их трапеза длилась достаточно долго, чтобы уничтожить большую часть внутренностей покойника, но от внешней оболочки сохранилось достаточно много, чтобы Гензель смог составить о ней представление.
Это был не просто зверь, погибший в чаще Железного леса. Сдерживая тошноту, Гензель заставил себя присмотреться. И констатировать то, что поначалу хотелось проигнорировать, не заметить. Этот зверь, судя по всему, приходился родственником человеку. По габаритам он мог соответствовать взрослому мужчине, да и в его скелете можно было заметить нечто схожее. Кости были целы, не переломаны, они вылезали из гниющего нутра, напоминая каркас разрушающегося здания, блестящие и гладкие. Некоторые суставы были вполне человеческими, но строение бедер, позвоночника… Кроме того, при жизни существо было покрыто густым слоем шерсти, то ли белой, то ли серой. А морда…
Во имя изначальной Двойной Спирали! Гензель несколько секунд пытался понять — можно назвать это лицом или оно все-таки морда? Удлиненный костный выступ и черты костей черепа наталкивали на мысли о пасти животного, но зубы в ней были совершенно человеческими, мелкими, и Гензель, кажется, вздрогнул, рассмотрев в одном из них примитивную свинцовую пломбу. По глазам что-то понять было уже невозможно — глаз не было, в их липких остатках, как рабочие в болоте, суетливо копались муравьи. Совсем сбитый с толку, Гензель перевел взгляд на конечности, чтобы определить, чем они заканчиваются, но и тут его ждало что-то странное. Вместо животных когтей они заканчивались какими-то странными наростами, неровными, растопыренными и грубыми, смутно похожими на человеческие пальцы, только окаменевшие.
— Кто это? — И откуда только взялась слюна во рту?.. — Вулвер?
— Не вулвер, — сказала Гретель тихо, но уверенно. — Человек. Вулверы — они с волчьими мордами, и шерсть на теле у них тоже волчья, жесткая. А это… Козлиная как будто?
— Человек-козел? — глупо спросил Гензель. — Никогда не видел таких мулов.
— Он не мул.
— Такой страшный — и не мул?
— Вон браслет. Посмотри сам, братец.
Задержав дыхание, Гензель склонился над тусклым браслетом, окольцовывающим одну из конечностей. Можно было бы, конечно, и сразу сообразить, но и без этой вони голова едва соображает… На браслете были цифры. Разобрав их, Гензель похолодел.
— Двадцать два, — пробормотал он. — Чуть больше, чем у меня. Этот парень — квартерон! Но… Ведь быть такого не может, чтобы с такими огромными мутациями — и квартерон!
— Он был квартероном, когда оказался здесь, — сказала Гретель. — А вот что сделал с ним Ярнвид, я не знаю… Что-то страшное тут произошло. Каскадная трансформация фенотипа. Он…
— Он превратился в козла?
— Да, братец. И, кажется, это его и убило. Тело не выдержало форсированной деформации. Ткани на такое не рассчитаны. Видишь, как искривлены кости? Он умер в мучениях. Еще до того, как успели прорасти рога…
— Но из-за чего?
Гретель пожала худыми плечами.
— Это Ярнвид, — сказала она так, словно это слово было самым емким, универсальным и окончательным объяснением всему. — Здесь везде генетическое зло. Не знаю, как он проник в человеческое тело и как его извратил. Но не хочется стоять здесь, пошли-ка на всякий случай отсюда…
— Да, — кивнул Гензель, отворачиваясь от тела. — И верно.
Но прежде чем они успели отойти, он заметил то, чего не успел ухватить цепкий взгляд Гретель. То, что показалось ему россыпью гладких черных камешков неподалеку от распростертого тела, оказалось вовсе не камешками.
А гладкими, похожими на сливы плодами.
Деревья в Железном лесу могли быть пугающими, чудными или смертельно опасными, но вот чего они точно не могли — так это сбрасывать свои плоды в маленькие аккуратные кучки. Кто-то нарочно сгреб плоды. Кто-то, кто, возможно, успел закинуть один из них в рот и разжевать, прежде чем его пальцы вдруг отказались подчиняться и превратились в уродливые копытообразные наросты?..