Коробка с сухим завтраком опрокинулась, и весь стол засыпало фиолетовыми хлопьями. Я собираю их со стола в миску и заливаю консервированными безмолочными сливками из картонного пакета. Говорить с Роло, когда он в таком настроении, бессмысленно. Он все равно не слышит.
Роло еще несколько раз ударяет по столу, потом тоже наскребает себе порцию хлопьев. Я передаю ему сахар. Он берет его, рычит и прицеливается ударить меня в правое ухо. Это он так успокаивается.
Жаль, что у меня нет брата, с которым можно поговорить, а то бы я объяснил, что случилось с его бальзамом для волос. Не то чтобы я хотел брать этот бальзам, сказал бы я брату. Просто дешевая смазка ужас что делает с двигателями моих моделек. Конечно, я бы с большим удовольствием применил машинное масло, но что мне делать, если оно у меня кончилось? Тогда объясни мне, что мне взять, если не бальзам для волос, сказал бы я Роло. Да, зубную пасту я уже пробовал — не подходит.
Я бы мог сказать все это Роло, но это пустая трата сил, слушать он не будет. Доев хлопья, я смотрю на него. Он жует, закрыв глаза. Так он похож на человека.
— Роло, купи в следующий раз нормальный гель, хорошо? — говорю я, вставая из-за стола. — Если от бальзама такое творится с моими машинками, только представь себе, что происходит с тобой. Шучу, Роло, шучу.
Чувство юмора у него, у Роло, отсутствует. Чтобы выйти из квартиры живым, мне приходится двигаться со скоростью света.
На первом этаже в нашем доме гараж для звездолетов, велосипедов, старой мебели и прочего хлама. Я заглядываю туда поискать крикетный столбик — это будет лазерное ружье, потому что на сегодняшнее утро у нас с Артуром назначена космическая битва.
Столбики кто-то переломал, но к космическому мотороллеру Роло пристегнут насос — его-то я и беру. Возвращаться наверх и просить разрешения бессмысленно, потому что Роло никогда ничего мне не дает. Если насос ему понадобится, а найти его он не сможет, сам виноват: если бы Роло не был таким эгоистом, я бы попросил у него разрешения.
Я сую насос под куртку и бегу на посадочную станцию.
3. Станция
Станция находится на окраине поселка — идти долго, а бежать быстро, зависит это от того, гонится за мной Роло или нет.
У железной сетчатой ограды я замедляю бег до легкой трусцы и ныряю в дыру возле плаката, гласящего:
Через главные ворота никто не ходит. Они так проржавели, что стоит их открыть — и развалятся. Папа Артура не любит, когда их трогают.
За оградой очень мило. Там растет высокая трава, цветут цветы и летают бабочки. И много всяких интересных предметов. В прошлом году мы с Артуром нашли там стабилизатор от космического крейсера «Марк-3». Мы отнесли его в поселковый музей, а тамошний служащий нам сказал, что стабилизатору, наверное, больше ста лет. Теперь он лежит в музее на отдельной витрине — если хотите, можете пойти и посмотреть.
Высокая трава тянется до самой посадочной полосы, но там, конечно, все иначе. Папа Артура говорит, что нельзя, чтобы все поросло травой, по крайней мере на космической станции. В этом году в северном конце полосы растет морковка, в южном — капуста, аварийная посадочная площадка засажена фасолью, а вокруг бетонки, куда по вторникам прилетает космический челнок, разбиты грядки с кабачками. (Никакого навигационного оборудования, кроме пилота Дейва, на челноке нет. А Дейв говорит, что по кабачкам хорошо видно, где приземляться.)
Контора начальника — деревянная хибарка рядом с аварийной посадочной площадкой. Табличка на ней гласит:
Это самое старое здание в поселке. Как-то раз папа Артура предложил его музею, но там не нашлось такой большой витрины.
Летом заходить в контору надо осторожно, потому что стервятники, которые гнездятся на антенне, не любят чужих, даже меня, хотя меня они видят почти каждый день. Правда, сегодня можно. Солнечные лучи пронизывают тучи, и стервятники загорают на крыше конторы. Я пригибаю голову и бегу. Мне удается отворить дверь и оказаться внутри, пока они не успели даже глаза открыть.
Артур уже в конторе и ждет меня. Перед битвой на лазерах мы собираемся поиграть на станционном компьютере в «Нашествие землян».
— Мы его включим, ничего, пап? — спрашивает Артур.
Его папа лежит на диване с закрытыми глазами.
— М-м-м-м-м, — отвечает он, так что Артур включает компьютер.
Кроме нас с Артуром, станционным компьютером никто не пользуется. Папа Артура на нем не играет, говорит, что от экрана у него болит голова и что он никогда не помнит, на какую кнопку жать. Как только мы с Артуром поиграем, его папа все выключит. Зачем, говорит, электричество тратить?
— А если кто-то захочет прислать нам сообщение? — спросил я однажды.
Он потрепал мне волосы и засмеялся.
— Так в жизни не бывает, — сказал он. — На Омикрон никто не посылает сообщений.
— Вообще никогда?
— Ну, может быть, когда здешнюю станцию только построили. Но с тех пор — нет.
— Но почему? — спросил я.
— А зачем? — сказал папа Артура. — Ты что, ждешь письма, Генри? Друзья на Земле? Приглашение на Филиппон? Знаешь, сегодня я оставлю компьютер включенным на ночь, так что пробьются, если захотят, честное слово! — И он пошел и: лег обратно на диван.
Я люблю папу Артура, он так смешно шутит.
Это утро начинается с обычной перечалки о том, кому первому играть в «Нашествие землян». В конце концов Артур говорит: «Вот что, это компьютер моего папы!» Он садится и загружает игру.
Папа Артура растянулся, положив ноги на стол, а голову на принтер.
— Можно, я возьму твою куртку, Генри? — спрашивает он через несколько минут. — Дизайн у этого оборудования никуда не годится — никак удобно не устроиться. Спасибо, Генри.
Он складывает куртку и кладет ее на принтер под голову.
— На современной станции мне бы не пришлось этого делать, — замечает он, крутя головой, чтобы устроиться поудобнее. — На современных станциях ставят принтеры со стеганой обивкой.
Он закрывает глаза, и некоторое время слышно только, как визжат реактивные бластеры и скребутся и постукивают стервятники на крыше.
И тут начинается: принтер принимается стрекотать.
— Прекрати, Артур, — говорит его папа. — Мне еще целый день полоть.
— Я тут ни при чем, — отвечает Артур не оборачиваясь. БАМ! БЛЯМС! БУ-БУХ! — наступают пришельцы с Земли. — Я вообще ничего не делаю. Это, наверное, Генри.
— Я? Да я даже не знаю, как он работает! — Все это время принтер стрекочет «Тра-та-та». — Это он сам, — говорю я папе Артура, который нахмурился и сел.
Он снимает анорак с принтера. Тут же н, — принтера вылетает лист бумаги, а стрекот прекращается.
— Послушайте! — кричу я. — Это, наверное, письмо!
— Эй, вы, там, не шумите, — говорит Артур, не отвлекаясь от клавиатуры. — Ото будет рекорд Омикрона!
(Он так говорит каждый раз, когда набирает больше ста очков.)
Папа Артура поднял лист бумаги и теперь изучает его. Вид у него ошарашенный, и ничего удивительного. Последнее сообщение, которое добралось до Омикрона, было то самое, где говорилось о том, что все регулярные рейсы на Омикрон прекращены на неопределенный срок, — это было, когда начальником станции работал прадедушка Артура. Еще вид у папы Артура такой ошарашенный из-за того, что гласит сообщение, а гласит оно примерно вот что:
(577888 @ бббб8? ']+++-) {8&&%4 44Ь21Ь2) (- [р?=%%4$$2@! /&*%%)ЬЬ {****§?????????
— Это что, шифр? — спрашиваю я.
Папа Артура переворачивает бумажку и молча смотрит на оборот. Оборот пустой. Папа Артура переворачивает бумагу вверх ногами и держит ее против света.
— Вы это понимаете?
Прежнее молчание.