— Я ничего тебе не сделаю, Каллистер. Мы вынуждены просить тебя покинуть этот дом. Его нужно уничтожить. Мы перемоделируем пейзаж, и это здание не подходит к нему.
Каллистер облизал губы.
— Ты… Прендергаст?
Несмотря на все усилия, он не смог сдержать восхищения этим сверхсуществом — совершенной формой, в которой неумело отлили род людской.
— Прендергаст? — дошла до него мысль. — А, понимаю… Нет, я был отшельником и жил в пещере напротив твоего дома. Сейчас я, разумеется, изменился. Мне безотлагательно нужно сравнять это здание с землей. Ты покинешь его?
Каллистер не мог извлечь из себя ни звука.
Конечно, ему пришлось покинуть дом, и потом он не имел уже ни крыши над головой, ни пищи. Он пытался охотиться, одежда его была вся в лохмотьях, через неделю он зарос грязью и заволосател. Но хуже всего было сознание, что в конце концов ему придется присоединиться к этим трехглазым гигантам.
И только сделав это, он обретет спокойствие духа.
Каллистера удерживал только эготизм. Он тянул время. Всю жизнь он ставил себя на ступень выше обычных людей, считал себя человеком полностью цивилизованным. Ничего не опасающийся, уверенный в своем положении, он посматривал вниз снисходительно и чуточку самовлюбленно. Он был nec plus ultra[16]…
Присоединяясь к трехглазым, он продвинулся бы вперед, стал бы куда более цивилизованным. И вместе с тем признал бы, что вся его прежняя жизнь протекла в варварстве. В одно мгновение он презрел бы все культурные завоевания своего вида.
Именно эготизм, бунт против уничтожения своего фетиша удерживал его какое-то время, даже несмотря на обещанную награду. И не страх держал его: ведь бояться было нечего, его приняли бы с распростертыми объятиями…
И все же…
Он был голоден, от оленя, убитого на прошлой неделе, осталось совсем немного. Сидя на корточках у входа в пещеру отшельника, он потянулся за жирным мослом, на котором еще оставалось несколько клочьев мяса. Солнце жгло его кожу, проглядывавшую сквозь лохмотья.
Там, по другую сторону долины, стоял переделанный дом, странный и одновременно чарующий своей чуждостью. И вдруг Каллистер вздрогнул: там блеснули стекла бинокля.
Кто-то следил за ним. Вполне возможно, трехглазый мужчина, который некогда был отшельником.
Хрустальная Цирцея[17]
Введение
Стратоплан из Каира прилетал поздно ночью, и я задался вопросом, что лучше поможет скоротать время: кинохроника или пара стаканчиков? Начинались сумерки. За огромным изогнутым окном зала манхэттенского аэропорта я видел посадочную площадку с серебристым самолетом, катящимся по гудронированной дорожке, а за ним небоскребы Нью-Йорка.
А затем я увидел Арнсена.
Разумеется, это был Стив Арнсен. Без сомнения, он. Никто другой не мог бы похвастать такими широченными, как у Геракла, плечами. Десять лет назад мы вместе учились на Среднем Западе. Я вспомнил весельчака, повесу, красавчика Стива Арнсена, склонного попадать в неприятности, из которых его вытаскивал Дуглас О’Брайен, его сосед по комнате, таскавшийся за ним, как хвост за воздушным змеем. Бедняга Дуг! Он был полной противоположностью Арнсена, задумчивый, прилежный паренек с мечтательными темными глазами. Дуглас О’Брайен был идеалистом, как и его кельтские предки. Между этими двумя парнями существовала крепкая дружба — слияние веселья и мечтательности.
Арнсен стоял и почему-то напряженно всматривался в темнеющее небо. Затем он резко повернулся, подошел к столику, соседнему с моим, и сел. Достал из кармана какую-то коробочку и открыл ее с резким щелчком. Затем пристально уставился на какую-то вещичку, лежащую в его сложенных лодочкой ладонях.
Я взял свой стакан и подошел за столик к Арнсену. Сначала я увидел его круглый, мощный затылок. Потом он обернулся…
Если я когда и видел ад на лице человека, то именно тогда, на лице Арнсена. Ужасная тоска и не менее ужасная безнадежность, наверное, такое выражение можно увидеть на лице проклятой души, поднимающей глаза из ямы к вечно недостижимым сияющим вратам.
Опустошенное было лицо у Арнсена.
Жгучая печать каких-то ужасных переживаний лежала на нем, избороздив морщинами щеки, заставив сжиматься губы и щурить болезненные глаза. Нет, это был не тот Стив Арнсен, парень, какого я знал на Среднем Западе. Молодость покинула его, а вместе с ней и надежда.
— Вейл! — сказал он, криво улыбнувшись. — О, Господи, изо всех людей!.. Садись и выпей. Что ты здесь делаешь?
Сев на стул, я замялся, подыскивая надлежащие слова. Арнсен секунду смотрел на меня, затем пожал плечами.
— Можешь высказать это вслух. Я изменился. Да. И я прекрасно знаю об этом!
— Что случилось? Спросил я, чувствуя облегчение, что не придется юлить.
Его пристальный взгляд устремился мимо меня к темному небу под посадочным полем.
— Что случилось? А почему ты не спрашиваешь, где Дуг? Мы же всегда были вместе, разве не так? Странно, наверное, встретить меня одного…
Он закурил сигарету, но тут же нетерпеливо раздавил ее.
— Знаешь, Вейл, я почему-то надеялся, что столкнусь с тобой. Внутри меня все кипит… в груди. Не могу сказать, что в душе. Никто не поверил бы мне. Никто, кроме тебя. Мы втроем многое пережили в былые времена.
— А что за проблема? — спросил я. — Могу я помочь?
— Ты можешь меня выслушать, — ответил он. — Я вернулся на Землю, думая, что смогу все забыть. Но ничего не вышло. Я жду авиалайнер, который увезет меня на Канзасский космодром. Полечу на Каллисто… на Марс… куда угодно. На Земле мне нет больше места. Но я рад, что мы встретились, Вейл. Наверное, я слишком напыщенно изъясняюсь. Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос, и это буквально сводит меня с ума.
Я махнул официанту, и он принес мне еще порцию. Арнсен молчал, пока мы не остались одни. Затем открыл по-прежнему сложенные руки и показал мне маленькую коробочку из шагрени. Она щелкнула, открываясь. На синем бархате приютился кристалл, небольшой, но самый восхитительный из всех, что я когда-либо видел.
Свет вытекал из него, словно поток медленной воды. Интенсивность его пульсировала, становилась то ярче, то тусклее. А внутри кристалла был… Я, наконец, сумел оторвать от камня глаза и уставился на Арнсена.
— Что это? Где ты нашел его? Ведь не на Земле?
Арнсен с болезненной безнадежностью на лице глядел на драгоценный камень.
— Нет, не на Земле. Он с небольшого астероида… где-то там, — он неопределенно махнул на небо. — Его нет на картах. Я не провел расчеты траектории. Так что я не смогу туда вернуться. Ну, не то, чтобы я не хочу. Бедный Дуг!
— Он мертв, да? — спросил я.
Арнсен как-то странно посмотрел на меня, затем закрыл коробочку и сунул обратно в карман.
— Мертв? Я сам не знаю. Подожди, пока не услышишь всю историю, Вейл. О счастливом талисмане Дуга, о снах и Хрустальной Цирцее.
На его лице стал медленно проступать ужас от каких-то воспоминаний. Что-то произошло там, в космосе. Должно быть, что-то ужасное, подумал я, раз оставило такие следы на Арнсене.
— Ужасное? — он словно прочитал мои мысли. — Возможно. Но одновременно и прекрасное. Помнишь прежние времена, когда я вечно попадал в заварушки… — Он замолчал.
— Кто такая Хрустальная Цирцея? — спросил я после долгой паузы.
— Я так и не узнал ее имени. Она говорила мне, но мой разум был не в силах понять. Разумеется, она не человек. Я назвал ее Цирцеей в честь колдуньи, которая превращала своих любовников в свиней. — Он снова поглядел на темное небо. — Ну, все началось больше двух лет назад в Мэне. Мы с Дугом шли на рыбалку, когда нашли упавший метеорит. Ну, какая уж там рыбалка! Ты же знаешь, Дуг всегда был, точно ребенок, впервые читающий сказку. А тот метеорит…