Надо отдать должное матери леди Маргарет, леди Маргарет из Блетсо — она передала своей дочери от второго брака с герцогом Сомерсетом и отличные гены, и обширнейшие связи в аристократической среде — в конце концов, в трех браках она родила девять детей, сумев сохранить и преумножить свое состояние в самый турбулентный период английской истории. Но главное, чему леди Маргарет научилась у своей матери, хотя опекунство над девочкой и было передано де ла Полям — это искусству управлять событиями, не вылезая при этом на передний план. И можно только догадываться, в какой степени усвоенные манеры леди Маргарет стали таковыми также в пику её несостоявшейся свекрови, которая, как раз, быть на первом плане очень любила. Так или иначе, все придворные, вращающиеся в орбите власти, были в курсе значимости матушки короля, и знали о силе её влиянии на внука.
Генри VII сделал леди Маргарет членом Ордена Подвязки — организации, в которой состояли все главные фигуры королевства и представители главных аристократических семей. И сделал её одним из исполнителей своего завещания. Главным исполнителем, если точнее. А если ещё точнее, то всем исполнителям завещания и членам королевского совета было понятно, что решать вопросы, связанные с коронацией и женитьбой внука будет именно эта сухонькая дама 66 лет, одетая как монахиня. Хотя публично шагать через людей такой значимости как Фокс и Томас Ловелл было бы совершенно не в стиле леди Маргарет, любившей реальную власть, а не публичность. Ну, благо все трое были в одной фракции, так сказать, так что разногласий и не предвиделось.
Поскольку Генри VII умер за пару дней до дня св. Георгия, на который обычно и собирались члены Ордена, о смерти короля пока официально не объявили. Не то чтобы говорить на тему было запрещено, но в целом всё было очень приватно. Причин для такого официального молчания имелось целых две. Одна, обычная, состояла в том, что о смерти правителя народ извещали, решив уже относительно дня похоронных церемоний и относительно дня коронации преемника. Другая — в отслеживании подозрительных шевелений в рядах недовольных и тайных врагов режима.
В результате этой предосторожности стало совершенно очевидно, что в уютном курятнике придворных кругов появились два хоря, мнивших себя лисами — всё те же Бэкингем и Нортумберленд. Оба имели своих людей в этих кругах, и оба почему-то не учли, что на страже режима стоит человек, который играл в игры дезинформативной информации ещё до рождения этих «умников». Оба давно уже получали ограниченную или неправильную информацию, скормленную их информаторам службой безопасности королевства, и оба были достаточно глупы, послав какие-то отговорки и не явившись на сбор Ордена именно тогда, когда это было в их интересах. Никогда, никогда не стоит недооценивать пожилых леди! Особенно если они являются создателями службы государственной безопасности.
На собрании также отсутствовали Дадли и Эмпсон, но на это имелись свои причины, даже помимо той, что оба членами Ордена не были. Потому что в качестве гостей они присутствовать вполне могли. Просто случилось так, что 16 апреля была объявлена общая амнистия, наполнившая Лондон всякого рода отребьем, готовым использовать любой повод для провокации беспорядков, которые позволили бы заняться грабежом. Так что оба королевских советника были заняты, готовясь подавить любое пламя, которое могло бы разгореться из искры слухов о смерти короля. В принципе, они не имели никаких причин для беспокойства — Фокс, Ловелл и леди Маргарет были с ними в прекрасных отношениях, и леди Маргарет буквально накануне послала Дадли свежей рыбки в благодарность за какую-то выигранную при его помощи судебную тяжбу.
Проблема Дадли и Эмпсона была в том, что людей их ранга аристократия с удовольствием использовала в качестве специалистов и подручных, ни в коем случае не считая не только равными себе, а личностями в принципе. Они были удобным инструментом, не более того. Оба так давно имели практически неограниченную власть в сфере своей деятельности, что прониклись чувством собственной необходимости для сильных мира сего, и потеряли здоровый инстинкт самосохранения. Конечно, помимо вышеперечисленного, необходимость следить за освобожденными уголовниками и предупреждать волны грабежей в столице не давала Дадли и Эмпсону сесть и подумать, что они будут делать, когда король умрет.