— Конечно можешь, и никто тебя за это не осудит.
Сэмюель Уэлз ещё раз крепко стиснул плечи друга и поспешил к ожидавшему его вертолёту. На половине дороги он вдруг обернулся и крикнул:
— Надо же — мне только что пришло в голову… Тебя ведь зовут Гарри. Ничего себе имечко для короля!
— Имя как имя — мне нравится.
— Ты простишь меня за то, что я уезжаю?!
— Солнце прощает всё, Сэмюель. Иди туда, куда оно тебя зовёт.
— А как же Англия — простит ли она?
— Англия там, где её народ. Я остаюсь с её мертвецами. Ну а ты, Сэм, уезжаешь вместе с живыми — с её кровью и плотью!
— Прощай!
— Храни тебя Господь — тебя и твою жёлтую рубашку!
Оба ещё махали руками и что-то кричали, но из-за ветра уже не слышали друг друга. Наконец Сэмюель забрался в вертолёт, который тут же взвился в воздух и поплыл по небу, словно огромный белый цветок.
Задыхаясь от рыданий, последний житель Великобритании стоял и кричал самому себе:
— Гарри! Ты ненавидишь перемены? Ты против прогресса? Ведь ты же всё прекрасно понимаешь! Ты знаешь, что на корабли и самолёты всех выманило обещание хорошей погоды.
— Да-да, — соглашался он с самим собой. — Я всё отлично понимаю… Конечно, где им устоять, когда искушают настоящим жарким августом — августом, которому не будет конца?
Он плакал, скрежетал зубами и, подойдя к самому краю обрыва, грозил исчезающему в небе вертолёту кулаком.
— Назад! Предатели! Как можете вы бросить старуху Англию, а с нею вместе — Пипа, Железного Герцога и Трафальгарскую площадь, бросить залитый дождём Хорсгардз! Неужели вы оставите горящий Лондон, когда кругом гудят бомбы и воют сирены?! И как отказаться от новорождённого, которого высоко поднимают на руки над дворцовым балконом? А похоронный кортеж Черчилля? Ведь он всё ещё плывёт по улицам — он всё ещё там! И Цезаря, который не пошёл тогда в Сенат, и Стоунхендж… Как сможете вы бросить всё это — ну, скажите мне как?!
Опустившись на самом краю обрыва на колени, наедине с рокочущим внизу морем, последний король Англии — Гарри Смит — стояли плакал.
А вертолёт, взяв курс на жаркие южные острова, где всеми птичьими голосами звонко поёт лето, постепенно растаял в небе.
Старик оглянулся на берег и задумался — он показался ему таким же, каким, наверное, был сто тысячелетий назад. Кругом та же тишина и первозданность… Разве что тогда не было ещё пустых остовов городов и короля Генриха, старого Гарри, Генриха Девятого…
Наугад порывшись в траве, он отыскал свой мешок, в котором лежали книги и немного шоколада. Там были Библия и Шекспир, Драйден и Поуп, засаленный томик Джонсона и истрёпанный томик Диккенса. Гарри поднял мешок и вышел на дорогу, которая пролегала по всей Англии.
Завтра наступит Рождество. Старик мысленно пожелал миру добра. По всей планете люди уже сделали себе подарки — они подарили себе солнце. Опустела Швеция. Покинули свои дома жители Норвегии. Во всём Господнем мире в холодных широтах уже не осталось никого. Люди зажили в своё удовольствие на Его самых лучших землях, наслаждаясь лёгким ветерком и безмятежным небом. Им не надо было бороться за существование. На юге, словно рождённые заново — так же, как завтра и каждый год рождается Христос, — они вернулись в свою извечную и всегда новую колыбель.
Вечером в каком-нибудь храме старик непременно попросит прощения за то, что назвал их предателями.
— И последнее, Гарри. Тебе понадобится синяя краска.
— Это ещё зачем? — спросил он самого себя.
— Где-нибудь по дороге прихвати хотя бы синий мелок. Не им ли как-то раскрасили себя англичане?
— Да-да! Все стали синими с головы до ног!
— Ну что ж, под конец мы всегда возвращаемся к своим истокам…
Дул холодный ветер. Гарри покрепче натянул на голову шапку. Он попробовал на вкус первые снежинки, которые щекотали ему губы.
— Эй, милый малыш! — позвал старик, как будто чудесным рождественским утром выглядывал из воображаемого окна. Он разыгрывал представление, словно сам только что родился. — Славный мальчик, скажи-ка, висит ли в витрине у торговца, мимо которой ты сейчас проходил, такая большая птица — индейка?
— Да, она всё ещё там, — ответил мальчик.
— Так поди же за ней! Приведи сюда торговца, и я дам тебе шиллинг. Уложишься в пять минут — получишь целую крону!