Менцель призывал уничтожить гидру вольнодумства и безнравственности: «Если бы дать в Германии развиваться такой школе самой наглой безнравственности и самой утонченной лжи, если бы немецкие издатели не остерегались преподносить с похвалами публике подобный яд, нам скоро пришлось бы увидеть прекрасные плоды. Но эта школа не разовьется…».
Нападение Менцеля-«французоеда» дало сигнал для наступления союзного правительства на новое литературное движение. Имя Гейне, которого на ряду с Берне «Молодая Германия» сделала зарубежным вождем школы, вызывало самую ярую ненависть у реакционеров, стоявших у государственной власти. В самом названии «Молодая Германия» заключался жупел для дворянской реакции, потому что под таким же именем па швейцарской почве возникла революционная тайная организация немецких ремесленных подмастерьев, руководимая итальянским заговорщиком Мадзини. Для полицейских шпиков, для цензоров и доносчиков не было существенной разницы между революционными представителями пролетаризированного ремесла и разногласной группой писателей, смутно выражающих чаяния только начинающей крепнуть буржуазии.
Созданный немецкой реакцией миф о революционности «Молодой Германии» был уже в сороковых годах решительно опровергнут Энгельсом, который начал свою литературную деятельность в 1839 году в органе Гуцкова «Телеграф», но скоро порвал с «Молодой Германией». Он примкнул к той левой группе младогегельянцев, которая объединилась вокруг органа «Галесские летописи», который издавал Арнольд Руге.
Восприемник и учитель Энгельса Карл Гуцков открещивался от своего протеже, когда в журнале Руге, переименованном в «Немецкие летописи», в 1841 году появилась статья Энгельса «Александр Юнг[12] и Молодая Германия». Эта статья достаточно строго разбирала сущность «Молодой Германии» и отличалась резкими нападками на представителей «Молодой Германии», в том числе и на Гейне, которому противопоставляется вождь немецких радикалов - Людвиг Берне.
Гуцков, как бы оправдываясь перед Юнгом, писал ему в 1842 году: «Печальная заслуга введения Освальда в литературу (литературный псевдоним молодого Энгельса.- А.Д.) принадлежит, к сожалению, мне. Несколько лет назад один торговый служащий, по имени Энгельс, прислал мне из Бремена письма о Вуппертале. Я исправил их, вычеркнул все личные выпады, которые были чересчур резки, и напечатал их. С того времени он продолжал присылать статьи, которые я регулярно перерабатывал. Вдруг он потребовал от меня, чтобы я перестал поправлять его статьи. Он начал изучать Гегеля, выбрал себе имя Освальда и перешел в другие журналы. Еще незадолго до появления его критической статьи против вас я послал ему в Берлин 15 рейхсталеров. Таковы почти все эти новички… Нам они обязаны тем, что умеют мыслить и писать, и первым же делом их является духовное отцеубийство. Конечно, вся эта пакость не имела бы никакого значения, если бы ей не шли навстречу «Рейнская газета» и журнал Руге».
Нападки Менцеля вдохновили союзное правительство Германии на принятие решительных мер для сокрушения казавшегося ему опасным литературного движения.
Десятого декабря 1835 года состоялось историческое заседание германского союзного сейма. На этом заседании реакционнейшие дипломаты Европы объявили беспощадную войну «Молодой Германии».
Австрийский посланник граф Мюнх-Беллинсгаузен произнес вступительную речь, в которой дал определение литературе «Молодой Германии» как «антихристианской, богохульственной и умышленно попирающей ногами всякую нравственность, всякий стыд и все, достойное уважения». Bo главе этой литературы докладчик поставил Гейне, у которого он обнаружил «глубокую неприязнь к христианству, уничтожение веры в бога и полную эмансипацию чувственности от всех уз, налагаемых моралью и приличиями».
Австрийский дипломат взял на себя роль литературного критика и охарактеризовал сочинения Гейне как со стороны их содержания, так и со стороны их формы: «Нова полуостроумная, полупоэтическая внешняя оболочка сюжета и избранная этими писателями обольстительная форма романа, стихотворения, новеллы и политических писем; ново в особенности пущенное в ход Генрихом Гейне и рассчитанное на соблазн юношества тесное соединение богохульства с возбуждением чувственности, равно как своеобразное сплетение сенсимонистских и фантастических идей и исходящая тоже преимущественно от Гейне переработка всех этих элементов в полную систему отрицания божества и безнравственности - систему, которую Гейне во втором томе своего «Салона» не стесняется объявить новой религией мира».
Докладчик требовал прекращения подобного безобразия, и союзный сейм без особых прений согласился с предложением Австрии.
Сочинения писателей «Молодой Германии» - Гуцкова, Винбарга, Мундта и Лаубе - были запрещены. Относительно Гейне было вынесено еще добавочное постановление, в котором говорилось: «Вместе с тем мы решили, что относительно тех литературных произведений Г. Гейне, который уже неоднократно подавал повод к запрещениям его писаний и сочинения которого, до сих пор появлявшиеся в печати, почти все опасного содержания, - на будущее время, где и на каком бы языке они ни появлялись, должны быть принимаемы те же меры, которые постановлены относительно сочинений Гуцкова и др.».
Не трудно расшифровать настоящее значение этого суконного, канцелярского постановления: сочинения Гейне, не только написанные, но и будущие, запрещались к печати и распространению в Германии.
Правда, не все немецкие государства выполняли со всей строгостью постановления союзного сейма. Но Пруссия особенно ретиво вела политику репрессий против писателей «Молодой Германии», и Гейне больше других пострадал от этого постановления, поставившего его в тяжелое положение.
Когда союзный сейм вынес это запрещение, Генрих Гейне уже четыре года жил в добровольном изгнании в Париже.
Он вращался в кругу крупнейших французских писателей. У него установились дружественные связи с передовыми романтиками: Жорж Санд и Бальзак, Жерар де-Нерваль и Дюма дорожили своими отношениями с Гейне, которого высоко ценили за его блестящее остроумие и за роль организатора культурных сношений между Германией и Францией. В литературных и великосветских салонах Гейне был своим человеком. Представители литературы и искусства заискивали перед ним, боясь стрел язвительного и остроумного критика. Гейне писал статьи о литературе, о музыке, о живописи и о театре, о философии и о политике.
На время как бы иссяк его поэтический источник. Только цикл стихов о парижских женщинах, возникший в эту пору, является свидетельством его непогасшего поэтического огня, питаемого на сей раз мимолетными чувственными увлечениями веселыми парижскими гризетками.
Парижский вихрь вновь закружил поэта, и не даром Берне Филистерски упрекал Гейне в его легкомыслии и отсутствии морали в отношении к женщине.
Как бы успокаивая эти филистерские нападки, хотя ничуть не заботясь об этом, Гейне доказал, что и постоянство не чуждо ему: в конце 1834 года он встретился с красивой парижской девушкой Кресценцией-Евгенией Мира, которая под именем Матильды, модным тогда благодаря роману мадам де-Сталь, вошла в историю как спутница жизни Гейне.
Матильда родилась в небольшой деревне Вино, под соломенной крышей крестьянского домика.
Подобно множеству французских крестьянских девушек, приезжающих ежегодно в Париж, чтобы попытать счастья, Матильда поселилась у своей тетки, в столице, помогая ей вести торговлю в обувной лавке.
12