Гауэр. Близ Бэсингстока.
Фальстаф. Надеюсь, все благополучно, милорд?
Верховный судья
Гауэр
Фальстаф. Разве король возвращается из Уэльса, мой дорогой лорд?
Верховный судья
(Собираясь уходить.)
Фальстаф. Милорд!
Верховный судья (быстро оборачиваясь). Что вам угодно?
Фальстаф (нарочно отворачиваясь). Отобедайте со мною, мистер Гауэр.
Гауэр. Благодарю вас, сэр Джон, но не могу. У нас дела с милордом.
Верховный судья. Сэр Джон, вы слишком долго тут торчите. Вам давно следовало бы отправиться на вербовку солдат по графствам.
Фальстаф (притворяясь, что не слышит). В таком случае, вы, может быть, отужинаете со мною, мистер Гауэр?
Верховный судья. Что за дурацкие повадки! Где вы им научились, сэр Джон?
Фальстаф. Так эти повадки не нравятся вам, мистер Гауэр? Действительно, только дурак мог научить меня им. (Со смехом оборачивается к судье.) Я их перенял у вас, ваша милость. Как аукнется, так и откликнется.
Верховный судья. Наставь вас господь. Вы невыносимы.
Сцена 2
ЛОНДОН. ДРУГАЯ УЛИЦА.
Входят принц Генрих и Пойнс.
Принц. Веришь ли, я изнемогаю от усталости.
Пойнс. Не может быть! Неужели такое простое чувство знакомо вам, как обыкновенным смертным?
Принц. Представь себе. Может быть, это тоже роняет меня, но мне страшно хочется светлого пива.
Пойнс. Как вы неразборчивы! Неужели у вас могут быть такие желания?
Принц. Очевидно, у меня не королевские вкусы, если такая жалкая сущность, как пиво, может занимать меня. Наверное, вообще моя простота наносит вред моей славе. Чем загромождено мое внимание! Как стыдно, например, что я всегда помню, как твое имя, и при любой встрече узнаю тебя в лицо! Не позорно ли, что я так досконально знаю твою одежду! Например, кроме шелковых чулок, которые сейчас на тебе, у тебя прежде были другие, персиковые. Или рубашки. Их у тебя две: одна на тебе и еще одна сменная. Впрочем, о состоянии твоего белья еще лучше знает содержатель теннисной площадки, куда ты совершенно перестал являться, стыдясь своих лохмотьев. Неужели у тебя столько детей, что все твое белье изорвали на пеленки!
Пойнс. Вспомните свои недавние подвиги. Как не вяжется с ними ваша нынешняя болтливость! Скажите, какой истинный принц мог бы празднословить в такое время? Ваш отец так опасно болен!
Принц. Сказать тебе что-то, Пойнс?
Пойнс. Пожалуйста. Только что-нибудь путное.
Принц. Ничего, переваришь.
Пойнс. Пожалуйста. Я приготовился.
Принц. Ну так вот. Пойми, не полагается мне выдавать печали, когда отец мой болен, чтобы не возбуждать политического беспокойства. Хотя именно тебе, за неимением лучшего друга, я мог бы открыть, как я удручен.
Пойнс. Едва ли по этому поводу.
Принц. Я вижу, ты меряешь меня на свой аршин и полагаешь, что за свою бесчувственность я записан в книгу дьявола вместе с тобою и Фальстафом. Но вы имеете обо мне превратное представление. Мое сердце обливается кровью при мысли об отце, и я только прячу это в вашем обществе, не рассчитывая на понимание.
Пойнс. Почему же?
Принц. Что бы ты сказал, увидав, что я плачу?
Пойнс. Я бы сказал, что вы большой притворщик.
Принц. Вот видишь? Между прочим, так сказал бы всякий. На твоем примере легко изучать ходячие мнения. Разумеется, всякий решил бы, что я притворщик. Но что заставляет тебя так думать?
Пойнс. Ваш образ жизни и дружба с Фальстафом.
Принц. И с тобою.
Пойнс. Оставьте. Обо мне отзываются гораздо лучше. Мой единственный недостаток то, что я младший сын в семье и вынужден заботится сам о себе. Мне зевать не полагается. Смотрите, вон Бардольф.
Принц. А также и мальчик, которого я дал в пажи Фальстафу. Он был совершенно нормальным ребенком, а смотри, во что превратился у этой обезьяны.