Так что, несмотря на возражения и слезы своей хозяйки, Ла Ториньи была отослана прочь и отправилась к одному из своих кузенов по имени Шатела.
Со своей стороны, Бюсси получил приказ покинуть двор. Вначале Бюсси отказался подчиниться, но, уступив настояниям герцога Алансонского, на службе у которого он состоял, в конце концов решился на эту ссылку.
Это стало большим огорчением для Маргариты и обернулось против Генриха IV. Вот, посмотрите, что говорит по этому поводу в своих «Мемуарах» королева Наваррская:
«Отбросив всякую осторожность, я предавалась тоске и не могла заставить себя искать общества короля, моего мужа; так что мы не спали более вместе и не разговаривали».
К счастью, такое напряженное положение длилось недолго.
Пятнадцатого сентября 1575 года герцог Алансонский бежал, покинув двор, а некоторое время спустя королю Наваррскому, использовавшему в качестве предлога охоту в окрестности Санлиса, удалось сделать то же самое.
Король Генрих III — а правил тогда уже Генрих III, вернувшийся из Польши после смерти Карла IX, — король Генрих III был в ярости и искал, на кого обрушить свой гнев.
Под рукой у него оказалась бедняжка Ла Ториньи. Основываясь непонятно на каких доводах, он заявил, что девушка способствовала тому и другому бегству, и послал своих людей к дому Шатела, дав им приказ утопить виновную в реке, протекавшей в нескольких сотнях шагов от этого дома. Участь несчастной была решена; кавалеристы, захватив вначале замок, захватили затем и ее и привязали к лошади, на которой бедняжку должны были увезти, но в это время два офицера герцога Алансонского, Ла Ферте и Авантиньи, которые ехали к герцогу, столкнулись со слугами г-на де Шатела, в испуге бежавшими из замка. Слуги рассказали им все, и офицеры вместе со своими людьми помчались во весь опор в указанном им направлении, прибыв на место в ту самую минуту, когда Ла Ториньи уже спустили с лошади и несли к берегу реки.
Само собой разумеется, она была спасена.
В том, что преемник Карла IX питал неприязнь к Генриху Беарнскому, таилась определенная опасность.
Когда Карл IX умирал, случилось одно странное событие, которое произвело глубокое впечатление на королевский двор.
— Приведите ко мне моего брата, — приказал умирающий Карл IX.
Королева-мать послала за герцогом Алансонским.
Карл IX бросил на него косой взгляд — один из тех взглядов, какие были характерны для Карла IX.
— Я просил привести моего брата, — сказал он.
— А разве я не ваш брат?
— Нет, — отвечал Карл IX. — Мой брат, тот, кто любит меня и кого люблю я, это Генрих Беарнский.
Пришлось послать за тем, кого требовал привести король.
Екатерина приказала провести его под аркой, у которой стояли аркебузиры. Беарнец сильно испугался, но его подталкивают вперед: он входит в комнату короля, и тот протягивает к нему руки. Мы уже говорили о том, как легко Генрих мог ронять слезы: рыдая, он бросается к кровати.
— У вас есть причина оплакивать меня, — обратился к нему король, — ибо вы теряете доброго друга. Если бы я поверил тому, что мне говорили, вас бы уже не было в живых; но я всегда вас любил. Не доверяйте ...
Королева-мать прервала его:
— Не говорите так, государь.
— Сударыня, я говорю так, ибо это правда. Поверьте, мой любимый брат, я всегда доверял только вам, моей жене и моей дочери. Молитесь Господу обо мне. Прощайте.
Тот, кому Генриху Беарнскому не следовало доверять, был Генрих Валуа.
И потому, вырвавшись из рук Генриха Валуа, Генрих Беарнский одним духом домчался до Гиени.
Прибыв в Гиень, Генрих, который уехал, не предупредив жену и не попрощавшись с ней, написал ей, по словам автора «Исторических мемуаров и суждений», весьма вежливое письмо, где он просил ее посодействовать тому, чтобы король оказывал ему доверие, и сообщить придворные новости, чтобы согласовать свои действия с тем, что они будут содержать.
Добрая королева все ему простила и устроила дела своего брата, Генриха Алансонского, и своего мужа, Генриха Наваррского, приказав, как уверяют, убить своего врага Дю Га. Обвинение суровое, но в ту эпоху подобное случалось нередко и убийство, как говорят сегодня, было в моде.
Вот, впрочем, что в своих «Мемуарах» Маргарита говорит о Дю Га: