Король отвесил ей поклон и удалился.
И тогда королева, придя в смущение от такой черствости, принялась обнимать герцога Анжуйского, который, как если бы ему был преподан урок, едва отвечал на эти объятия и сказал матери лишь три или четыре слова.
Затем пришел черед Люина попрощаться с королевой.
Мария, вся в слезах и с тяжестью на сердце, взяла Люина за руку и, отведя его в сторону, сказала:
— Вы прекрасно знаете, господин де Люин, что я всегда любила вас; прошу вас, добейтесь, чтобы я была в милости у короля.
Однако Людовик, выведенный из терпения столь долгим разговором, поднял крик и раз пять позвал своего фаворита:
— Люин! Люин!
— Сударыня, — промолвил Люин, — вы же понимаете, что я не могу счесть возможным не последовать за королем.
И он удалился.
Оставшись одна, Мария Медичи разразилась рыданиями; горе ее было так велико, что она даже не подняла глаза на вельмож, пришедших попрощаться с ней. Тотчас же она села в карету вместе с дочерьми, принцессами и придворными дамами, которые должны были проводить ее на одно-два льё от города. Королева располагала двумя каретами.
Переехав Новый мост, она, вместо того чтобы следовать по улице Дофина, в которую вступил весь ее эскорт и въехала первая карета, распорядилась отклониться в сторону и двигаться по улице Сен-Жак.
Сделала она это для того, чтобы не видеть свой Люксембургский дворец, строившийся для нее в Сен- Жерменском предместье.
У Людовика было не столь нежное сердце: он стал у окна, чтобы наблюдать за отъездом матери, а когда ее уже нельзя было видеть из окна, выбежал на галерею, чтобы и дальше глазами следить за ее каретой.
Затем, когда все ее кареты скрылись из виду, он с веселым и довольным выражением лица произнес:
— Ну а теперь поехали в Венсен!
Впрочем, если кто-нибудь сомневается в чувствах, которые Людовик XIII питал к своей матери, и если веселого и довольного выражения лица его величества в ту минуту, когда скрылась из виду ее последняя карета, читателю недостаточно для того, чтобы просветить его на этот счет, мы позаимствуем у Бассомпьера одну небольшую забавную историю, которая по времени совпадает с расставанием королевы-матери с ее сыном.
На следующий день после переселения короля в Венсенский замок Бассомпьер вошел в покои короля в ту минуту, когда тот яростно трубил в рог.
— Осторожнее, государь! — обратился к нему Бассомпьер. — Это занятие может сильно навредить вам: говорят, что как раз трубя в рог король Карл Девятый порвал себе крововозвратную жилу и умер от этого.
— Вы ошибаетесь, сударь, — промолвил Людовик XIII, — король Карл Девятый умер не от того, что он порвал себе жилу, трубя в рог: он умер от того, что, когда ему посчастливилось поссориться с королевой Екатериной Медичи, своей матерью, он имел неосторожность помириться с ней и отправиться перекусить в Монсо. Если бы он не возобновил с ней отношения, он не умер бы таким молодым; вам это понятно, господин де Бассомпьер?
— Что ж, — воскликнул Монпуйан, обращаясь к Бассомпьеру, — вы, должно быть, и не подозревали, сударь, что король так много об этом знает?!
— Да, признаюсь, вы правы, сударь, — ответил ему Бассомпьер, — я был далек от мысли, что его величество столь учен!
Мы так долго распространялись обо всей этой мрачной истории, связанной с маршалом д’Анкром, потому, что она является первым пятном крови, опозорившим царствование юного Людовика. Это пятно крови пытались выскоблить из истории того, кто эту кровь пролил, и перенести на сообщников короля; историки очень легко обходят данное трагическое происшествие и всю вину за него возлагают на Люина и Витри.
В «Биографии современников» Мишо, труде в высшей степени роялистском, если, конечно, полагать, что биографический словарь может иметь политические воззрения, по поводу Кончини говорится следующее:
«Образ правления, могущество и гордыня Кончини, вначале маркиза, а затем маршала д'Анкра, стали ненавистны как королю, так и всем французам; снова начались волнения, которые у тихли лишь после смерти фаворита королевы-матери...»
Мы просим прощения у автора «Биографии», однако здесь у него первая ошибка. Волнения вовсе не утихли после смерти фаворита. После его смерти волнения, напротив, только начались, если, конечно, называть волнениями гражданскую войну между матерью и сыном.
Далее в «Биографии» сказано:
«... или, скорее, его убийства, ставшего роковым следствием ПРИКАЗА О ЕГО АРЕСТЕ, буквально вырванного у Людовика XIII».