Вы были свидетелями этого трагического происшествия, дорогие читатели, вы видели, как минута за минутой развивались тогда события, и, надеюсь, больше не верите, что смерть несчастного маршала стала следствием какого-то недоразумения.
Я надеюсь, что настанет день, когда Уголовный кодекс будет определять наказания для тех, кто совершает подлог в исторических сочинениях, подобно тому как он предусматривает наказания для тех, кто подделывает государственные и частные документы. Подлог в государственных и частных документах затрагивает лишь отдельного человека, подлог же в историческом сочинении затрагивает всю нацию.
Впрочем, как можно заметить, мы льстим народу ничуть не больше, чем королям, и в равной мере подвергли осуждению короля, который убивает живого, и народ, который глумится над мертвым.
Народ в домашнем халате зачастую еще безобразнее короля. Это объясняется тем, что у народа нет домашнего халата, а порой нет даже и рубахи. Так что народ в домашнем халате — это голый народ ...
Мы видели, какой прием оказал Людовик XIII епископу Люсонскому, когда тот явился к нему в день убийства маршала д’Анкра.
Тем не менее, когда Мария Медичи добилась разрешения взять с собой в Блуа тех, кого пожелает, она попросила, чтобы подле нее был ее советник Ришелье, и получила на это согласие.
Как уже было сказано, Ришелье, по слухам, исполнял при ней обязанности, отличные от обязанностей советника.
Мария Медичи встретила его с великой радостью.
И тут епископ Люсонский стал делать все, чтобы помирить короля с его матерью.
Однако это никак не устраивало Люина.
Через двадцать шесть дней после отъезда из Парижа епископ Люсонский получил приказ удалиться в свое приорство Куссе в провинции Анжу, что он и сделал. Затем ему было велено отправиться из Куссе в Люсон, а в конце концов — покинуть Францию и удалиться в Авиньон.
Ришелье подчинился и, чтобы заставить забыть о себе, принялся сочинять две самые неудачные книги из всех, какие он написал: «Наставление христианина» и «Защита основных положений нашей веры против адресованного королю письма четырех пасторов из Шарантона».
Он жил там в таком строгом уединении, что ему приходилось преодолевать разного рода препятствия, чтобы принять своего брата-картезианца, который был епископом Люсонским до него, а позднее должен был стать кардиналом Лионским.
По правде сказать, этот старший брат Ришелье, Альфонс Луи Дюплесси, о котором мы уже сказали пару слов, был своеобразным человеком. Поскольку ему было предназначено стать мальтийским рыцарем, то, в предвидении какого-нибудь кораблекрушения, его еще в детстве намеревались научить плавать; однако этой цели так и не удалось достичь. Однажды родители стали резко упрекать его за это, сказав ему, что он ни на что не годен. Уязвленный этими словами, он кинулся прямо к реке и бросился в воду.
Если бы не рыбак, подоспевший со своим челноком, мальчик утонул бы.
Видя, что он и в самом деле ни на что не годен, родители решили сделать его духовным лицом.
Мы уже говорили, что, став епископом Люсонским, он отдал эту епархию своему брату, которого тоже сделали духовным лицом, но как раз потому, возможно, что он был годен на все!
Монахи-картезианцы из Великой Шатрёзы, где он пребывал, назначили его своим доверенным лицом в споре с одним дворянином, отличавшимся невероятной грубостью, и дворянин этот отколотил его палкой. Он по-христиански снес полученное оскорбление и всегда отказывался мстить за него, даже во времена наивысшего могущества своего брата, когда он и сам стал кардиналом.
Какой-то астролог предсказал ему, что однажды он подвергнется великой опасности из-за ранения в голову.
И вот, когда он ехал навестить своего брата в Авиньоне, на голову ему упала цепь подъемного моста и чуть было не убила его.
Одна из его маний состояла в том, что порой он воображал себя Богом Отцом. Как-то раз он ночевал в доме, хозяева которого предоставили ему кровать с пологом, расшитым головками ангелов и херувимов.
Он спал в ней с таким блаженством, что его слуги воскликнули:
— В этом нет ничего удивительного: на этот раз он и вправду вообразил себя Богом Отцом!
Госпожа д'Эгийон, его племянница, которой мы вскоре займемся, однажды сказала Фердинанду, знаменитому художнику-портретисту, написавшему для Генриха IV портрет принцессы де Конде:
— Фердинанд, напишите для нас портрет кардинала Лионского в образе Бога Отца, но только постарайтесь придать ему благочестивый вид.