Наконец, когда герцог де Ришелье был объявлен первым министром, ее руки попросил граф де Бетюн, а затем граф де Со, звавшийся впоследствии г-ном де Ледигьером.
Однако ей хотелось выйти замуж за графа Суассонского, и, возможно, дело бы выгорело, не будь Комбале, ее покойный супруг, столь низкого происхождения.
И потому были предприняты попытки заставить всех поверить, что ее брак не был довершен; Дюло, придумавший буриме и именовавшийся архиепископским поэтом, поскольку он из милости жил в доме у кардинала де Реца, архиепископа Парижского, составил анаграмму из ее имени Marie de Vignerot (Мари де Виньеро), углядев в нем слова: VIERGE DE TON MARI («девственница твоего мужа»).
Но все это не побудило графа Суассонского жениться на ней. Правда, Дюло не был неоспоримым прорицателем.
Некогда он был священником в Нормандии. Там, помимо того, что ему приходилось служить мессы, он в качестве наставника занимался еще и воспитанием аббата Тийера, родственника маршала де Бассомпьера.
Однажды, то ли по рассеянности, то ли охваченный желанием сказать правду, он, вместо того чтобы воскликнуть: «Dominus vobiscum![41]», произнес:
— Господин де Тийер, вы дурак!
Он тотчас потерял свое место и свой приход. И тогда, с пятью су в кармане, словно Вечный Жид, он отправился в Рим и вернулся оттуда уже с десятью су.
Дюло именовал себя черным кардиналом.
Он прижился в доме у кардинала де Реца, где все относились к нему как к помешанному; лакеи не стеснялись даже поднимать на него руку. Как-то раз, вне себя от ярости, он явился в кабинет архиепископа и заявил:
— Монсеньор, ваши негодяи-лакеи до того обнаглели, что только что избили меня в моем присутствии!
Он позволял щелкать его по носу и получал за это по одному су за каждый щелчок; но однажды, когда этому развлечению предавался маркиз де Фоссёз, у Дюло вдруг начался такой приступ ярости, что он схватил трость и безжалостно поколотил ею маркиза.
После чего, гордый собою, он воскликнул:
— Ну вот, теперь я могу похваляться, что взгрел палкой главу рода Монморанси.
Он был убежден, что в конце концов его повесят; это убеждение основывалось на уверенности Дюло, что всякое записанное предсказание обязательно должно сбыться. Кто-то написал на камне: «Дюло будет повешен», затем этот камень закопали в землю, а однажды выкопали оттуда прямо у него на глазах.
Он смирился с тем, что ему предстоит умереть таким образом, и почти во всех сочиненных им буриме удостоверял, что должен закончить веревкой; однако, когда ему сказали, что свидетелем этого прискорбного события станет отец Бернар, он заметно погрустнел, поскольку терпеть не мог отца Бернара. Однажды, когда ему в очередной раз повторили привычное: «Дюло, ты будешь повешен, и наставлять тебя in articulo mortis[42] станет отец Бернар!», он воскликнул:
— Ну уж нет! Я предпочитаю не быть повешенным!
В конце концов он оставил коадъютора, перейдя к г-ну де Мецу, а спустя какое-то время умер от удара по голове, который нанес ему какой-то солдат, пытавшийся вытащить у него из кармана три или четыре су.
Что же касается г-жи де Комбале, то она каждый год возобновляла свой обет и делала это семь лет подряд, что не мешало всем кругом злословить о ней и ее дяде.
Ришелье очень любил женщин, но опасался скандала; оправданием его частых визитов к племяннице служило их родство; он обожал цветы, а у г-жи де Комбале, когда она сбрасывала с себя свое платье кармелитки, на ее открытой груди виднелись самые прекрасные букеты на свете.
Однажды, когда кардинал поздно вечером покидал г-жу де Шеврёз, до нее донесся приказ, отданный его кучеру и удививший ее, поскольку час был уже поздний:
— К госпоже де Комбале!
— Так поздно?! — воскликнула г-жа де Шеврёз.
— Да, — ответил кардинал. — А то ведь, черт побери, что она скажет, если я к ней не приду!
Во время своей сильной размолвки с кардиналом королева-мать задумала похитить г-жу де Комбале в тот день, когда та должна была отправиться в Сен-Клу; «ибо, — заметила Мария Медичи, — будет совсем нетрудно образумить кардинала, когда в ее власти будет все, что он любит».
Знаменитый врач Ги Патен, лечивший кардинала, написал о нем следующие строки:
«За два года до своей смерти кардинал еще имел трех любовниц: первой была его племянница; второй — пикардийка, а именно жена маршала де Шона; третьей же — некая красивая парижская девица по имени Марион Делорм».
А затем врач добавил следующие слова, напоминающие приговор: