Когда его приняли в Академию, он должен был произнести вступительную речь.
Поскольку слава его была велика, все с нетерпением ждали эту речь. Собралось много народу.
Ракан вошел, поднялся на трибуну и, показывая всем разорванный листок бумаги, произнес:
— Готпода, я точинил очень класивую, на мой взгляд, лечь, но моя болзая сука начисто ее тжевала; вот эта лечь: извлеките из нее в те, что тможете, ибо наизусть я ее не знаю, а копии у меня нет.
Ракан был наставником малолетнего графа де Марана, принадлежавшего, как и он, к роду де Бюэй, и вынудил мужа матери мальчика отчитаться в расходах; это до такой степени оскорбило отчима, что он вызвал Ракана на дуэль.
Однако Ракан покачал головой в знак отрицания и произнес:
— Я очень сталый, и у меня одышка.
— Ваш противник будет сражаться верхом, — отвечают ему.
— У меня делаются язвы на ногах, когда я надеваю тапоги; к тому же я могу потелять двадцать тысяч дохода. Пусть мой плотивник внетет залог в четылеста тысяч ливлов, и после этого мы посмотл им.
— Но он говорит, что будет нападать на вас везде, где встретит вас.
— О, это совтем иное дело! Я велю лакеям нести за мной шпагу и, етли он нападет на меня, буду защищаться. У нас тяжба, а не лаздор.
У бедняги Ракана было большое горе: его старший сын был глуп, и все свои надежды отец возлагал на второго сына, который был пажом короля и находился в добрых отношениях с герцогом Анжуйским.
К несчастью, этот второй сын умер.
Мальчик все время норовил носить шлейф Мадемуазель, дочери Гастона, которую впоследствии называли Великой Мадемуазель. Вначале ее пажи ворчали на это, однако Мадемуазель велела им помалкивать и заявила, что всякий раз, когда какой-нибудь паж королевы пожелает нести ее шлейф, оказывая ей этим честь, она будет весьма признательна ему за это. Так что ребенок продолжал по собственному почину оказывать Мадемуазель эту услугу. И тогда ее пажи, взбешенные этим, заставили самого младшего своего товарища вызвать его на дуэль. Им позволили сразиться, а затем прямо на месте поединка обоих задержали и выпороли.
Спустя какое-то время товарищи уполномочили юного Ракана добиться от королевы, чтобы им выдавали двух гусенков вместо одного, ибо королевский казначей удерживал одного из тех двух, какие им полагались.
«Гусенком» называли бант из лент, предназначеный для украшения платья, шляпы и шпаги. Королева согласилась на это требование.
— Хорошо, — сказала она, — но поскольку вы сын господина де Ракана, то, по крайней мере, подайте мне вашу просьбу, изложив ее в стихах.
На следующий день мальчик поднес королеве мадригал, написанный, как утверждали, Раканом-отцом:
Вам, о владычица, благоприятный рок
Вручил весны моей счастливейшие годы, —
Примите ж от меня и первый сей цветок
С тех склонов, где струит Пермес живые воды.
Когда бы получил в наследство от отца
Я вместе с именем и дивный дар певца,
Его назло врагам прославивший в отчизне, —
Вам вечность подарить стихами мог бы я,
Владычица моя, Дарительница жизни.[52]
Во время своего последнего пребывания в Париже, то есть в 1651 году, Ракан уже не мог обходится без Академии и говорил, что у него нет иных друзей, кроме господ академиков; а поскольку у него в это время была судебная тяжба, он выбрал в качестве стряпчего Луи Фароара, мужа Катрин Шаплен, сестры поэта, ибо ему казалось, будто этот человек, будучи зятем Шаплена, является и зятем Академии.
Вот такие забавные истории и рассказывал Буаробер кардиналу, заставляя его смеяться над ними.
Среди них особняком стояла одна, которую мы приберегли напоследок, поскольку она обладала неоспоримой привилегией разглаживать морщины на челе его высокопреосвященства.
Хотя и будучи сама поэтом, мадемуазель де Турне — добрая старая дева, историю которой мы рассказали со слов Таллемана де Рео, — так вот, хотя и будучи сама поэтом, мадемуазель де Турне сохранила, тем не менее, глубочайшее восхищение перед всеми великими поэтами той эпохи, за исключением Малерба, позволившего себе раскритиковать ее книгу «Тень». И потому, когда вышло в свет второе издание этой книги, мадемуазель де ГУрне разослала ее экземпляры всем величайшим дарованиям XVII века.
Разумеется, достался такой экземпляр и Ракану.
Когда Ракан получил этот братский подарок, столь любезно отправленный ему, рядом с ним находились его неразлучные друзья, шевалье де Бюэй и Ивранд. Польщенный оказанной ему честью, Ракан в присутствии двух этих друзей сказал, что на следующий день он лично пойдет поблагодарить мадемуазель де Турне за такой знак внимания.