И, прерывая себя сама, добавила:
— Жамен в стихах разбирается, сударь; она ведь дочь Амадиса Жамена, пажа Ронсара ... Но могу я узнать ваше имя, сударь?
— Мадемуазель, — отвечает Ивранд, — меня зовут Ракан.
— Сударь, вы смеетесь надо мною!
— Смеяться над вами?! Смеяться над мадемуазель, названой дочерью великого Монтеня?!
— Что ж, — промолвила она, — значит, тот, кто только что вышел отсюда, хотел посмеяться надо мною; а может быть, это все-таки вы сейчас смеетесь надо мною. Ну да не столь это важно: молодости дозволено смеяться над старостью. В любом случае я была очень рада увидеть двух молодых господ столь приятной внешности и столь остроумных.
На этом Ивранд и мадемуазель де Турне расстались, наговорив друг другу кучу комплиментов.
Не прошло и пяти минут после ухода Ивранда, как в дверь позвонили в третий раз, и, когда Жамен ее открыла, на пороге появился, запыхавшись, настоящий Ракан, страдавший небольшой одышкой.
— Ах, плаво, извините меня, мадемуазель, — произносит он, — етли я без втяких целемоний тяду на стул.
— Господи, какое смешное лицо! Жамен, вы только посмотрите! — восклицает мадемуазель де Турне.
— Мадемуазель, — говорит Ракан, — челез четвелть чата я ткажу вам, зачем я пришел тюда, но плежде позвольте мне отдышаться. Какого челта вы заблались так вытоко?.. Ох, как вы то к о, мадемуазель, как вытоко!
Понятно, что если манеры и лицо Ракана позабавили мадемуазель де Турне, то она развеселилась еще больше, услышав его тарабарщину.
Но в конце концов утомляешься от всего, даже от смеха. И через несколько минут старая дева произнесла:
— Сударь, когда вы отдохнете через четверть часа, вы мне хотя бы скажете, что привело вас сюда?
— Мадемуазель, — сказал Ракан, — я плишел тюда, чтобы поблагодалить вас за то, что вы плислали мне вашу «Тень».
Однако мадемуазель де Турне, презрительно глядя на вновь прибывшего, заявила:
— Жамен, подтвердите, что я послала мою книгу лишь господину де Малербу и господину Ракану.
— Что ж, именно так, мадемуазель: я и есть Лакан.
— Значит, вы Лакан? А кто такой Лакан?
— Ну да, Лакан! Поэт Лакан.
— Я не знаю поэта с таким именем, сударь.
— Как, вы не знаете поэта Лакана, сочинившего «Пастушеские петни»?
— Сударь, вы умеете писать? — спросила мадемуазель де Гурне.
— Умею ли я питать?! — воскликнул Ракан, глубоко уязвленный подобным вопросом.
— Что ж, в таком случае, сударь, возьмите мое перо, ибо вы так бормочете, что вас невозможно понять. Жамен, дайте перо господину.
Жамен подала перо незадачливому посетителю, который самым разборчивым почерком и крупными буквами вывел имя «РАКАН».
— Ракан! — воскликнула Жамен, следившая за тем, как буквы одна за другой появлялись из-под пера того, кто их выводил.
— Ракан? — повторила мадемуазель де Гурне.
— Ну да, — подтвердил Ракан, обрадованный тем, что его, наконец, поняли, и полагавший, что теперь его будут принимать иначе, — ну да!
Но мадемуазель де Гурне, с презрением глядя на него, промолвила:
— Вы только посмотрите, Жамен, на этого занятного человека, который присваивает себе подобное имя! Двое других были, по крайней мере, забавны, но этот просто какой-то жалкий шут.
— Что за двое длугих? — поинтересовался Ракан.
— Да поймите, вы уже третий, кто сегодня является ко мне в дом, называя себя Раканом.
— Мне не известно, являюсь ли я тлетьим Лаканом, мадемуазель, но, во втяком тлучае, именно я настоящий Лакан.
— Мне не известно, мнимый вы Ракан или настоящий, но мне известно, что вы самый глупый из всех трех. Черт вас раздери!Яне потерплю, чтобы меня поднимали на смех!
Восклицание «Черт вас раздери!» мадемуазель де Гурне придумала для собственного употребления, чтобы пользоваться им в минуты гнева. Оно заменяло ей «Черт вас возьми!», и, говоря «Черт вас раздери!», она не грешила.
Мадемуазель де Гурне сопроводила это восклицание повелительным жестом, означавшим: «Ступайте вон!»
Ракан, пришедший в полное отчаяние и не знавший больше, что ему делать, внезапно заметил на столе какой-то поэтический сборник, распознал в нем свои
«Пастушеские стихотворения», бросился к нему и, показывая его мадемуазель де Гурне, воскликнул:
— Мадемуазель, я настолько настоящий Лакан, что етли вы тоблаговолите взять влуки эту книгу, то я плочту вам наизусть от начала и до конца в те стихи, какие в ней есть!
— Что ж, — промолвила мадемуазель де Гурне, - это означает, что вы их украли, так же, как вы украли имя Ракана, и я заявляю вам, что, если вы не уйдете отсюда сию же минуту, я позову на помощь.