— Ей-Богу, господин Ле Буа, я всегда чрезвычайно высоко ставил вас, а маршал д’Эффиа, мой отец, всегда любил вас.
Буаробер поклонился.
— Господин Ле Буа, — продолжал главный шталмейстер, — до сих пор вы охотились только на воробьев и жаворонков, и мне хочется устроить для вас настоящую дворянскую охоту, то есть дать вам возможность напустить сокола на куропаток и фазанов. Какого черта! Вам пора подумать о вашем благосостоянии и отхватить какой-нибудь изрядный кусок.
Буароберу было известно легкомыслие молодого дворянина, и потому он продолжал кланяться, ничего не отвечая.
Так что господину Главному приходилось говорить одному.
— Господин Ле Буа, — произнес он, — я прошу вас служить мне.
Тут уж следовало ответить да или нет.
Однако Буаробер отыскал еще одну возможность не отвечать ни да, ни нет:
— Служить вам, сударь? Охотно! Но в чем?
— Так вот, господин Ле Буа, — продолжал Сен-Мар, — Ла Шене предал меня: у него была по моему поводу долгая беседа с господином кардиналом, после которой господин кардинал обошелся со мной, как со школяром; вы наверняка можете сказать мне, кто ввел его в окружение кардинала и кто его друзья при дворе.
— А с какой целью, сударь? — поинтересовался Буаробер.
— С какой целью? Да потому, что я хочу их всех погубить! О! Господин кардинал грубо обращается со мной?! Пусть, но, черт побери, либо ему, либо мне придет из-за этого конец!
Буаробер опустил голову: только такой безумец, как господин Главный, мог позволить себе угрожать первому лицу после короля, а точнее говоря, первому лицу прежде короля. Тем не менее он пообещал г-ну де Сен-Мару служить ему и сообщить, кто входил в число друзей Ла Шене.
После чего г-н де Сен-Мар покинул его.
Как только главный шталмейстер завернул за угол, Буаробер пустился бежать и примчался к г-же де Лансак, гувернантке дофина, чтобы спросить у нее, как у женщины мудрой, совета.
— Друг мой, — ответила она не задумываясь, — нужно все рассказать кардиналу.
— Но ведь тем самым, сударыня, — воскликнул Буаробер, — вы советуете мне просто-напросто совершить донос!
— Я всего лишь прошу вас взять в расчет ваше собственное спасение.
Однако Буаробер покачал головой в знак отрицания.
— Никогда! — произнес он. — Во всем этом нет ничего, кроме причуды молодого человека, и из-за такого пустяка я никогда не решусь навредить господину Главному.
И в самом деле, Буаробер ограничился тем, что начиная с этого времени стал избегать главного шталмейстера и, видя, что тот приближается по одной стороне улицы, переходил на другую.
Однако господин Главный не оценил этой скрытности Буаробера: он вбил себе в голову, что тот сыграл с ним злую шутку, и, чтобы отплатить ему тем же, стал дурно говорить о нем королю, пересказывая недобрые толки об аббате Шатийонского монастыря и канонике Руанского собора. А о Буаробере много чего говорили.
Самые постыдные слухи о нем распускал некий г-н де Сен-Жорж.
В Пон-де-Л'Арше был комендант по имени Сен-Жорж. (Об этом Сен-Жорже и идет речь.) Буароберу стало известно, что тот взимает пошлину с каждого судна, поднимающегося вверх по течению, а так как считалось, что ее собирают в пользу кардинала, то суда эти прозвали кардиналами.
На этот раз, поскольку была задета честь его покровителя, Буаробер рассказал ему все.
Господин де Сен-Жорж лишился должности коменданта и, чтобы отомстить, стал рассказывать повсюду, что Буароберу свойственны наклонности, распространенные вантичные времена.
Слух это стали повторять, а поскольку каждая клевета несет с собой некий душок, который нравится зловредным людям, то начались поиски доказательств.
Нашлись ли такие доказательства, мы не знаем, да вовсе и не этим нам следует заниматься: для нас важно знать другое: оказывается, король сказал его высокопреосвященству, что Буаробер бесчестит дом своего господина.
Итогом всего этого и стала, как мы уже рассказывали, ссылка Буаробера в Руан, где он сочинял оды Богоматери.
И хотя в глубине души кардинал не так уж сердился на своего дорогого Буаробера, а больше делал вид, все оставалось по-прежнему вплоть до смерти господина Главного.
Известно, каким образом он умер, и, когда это произошло, все стали хлопотать о Буаробере, особенно Мазарини, который написал ему: