Вернемся, однако, к Малербу.
Во времена Лиги он принял сторону противников Генриха IV. Однажды он и некий Ла Рок, приближенный королевы Маргариты, вместе с пятью десятками своих единомышленников, которыми они командовали, напали на г-на де Сюлли и так стремительно гнали его перед собой, что тот так никогда и не забыл о нанесенной ему обиде. Впоследствии Малерб утверждал, что как раз по причине этой безрассудной выходки он не сумел добиться от Генриха IV ничего существенного.
Малерб отличался большой храбростью.
Оскорбленный во время дележа военной добычи каким-то испанским капитаном, он вызвал его на дуэль и при первом же выпаде пронзил противника насквозь. Малерб был крайне прямолинеен, и, более того, он бывал груб, а порой и своенравен.
Однажды великий приор, сочинявший весьма скверные стихи, сказал Дюперье, другу Малерба, обессмертившего его своей одой:
— Дорогой господин Дюперье, вот сонет. Покажите его Малербу, как если бы этот сонет был ваш; ведь скажи я Малербу, что этот сонет мой, он осужден заранее.
В присутствии великого приора Дюперье вынимает из кармана сонет и в качестве собственного сочинения подает его Малербу, обращаясь к нему с просьбой высказать мнение об этом стихотворении.
Малерб с недовольным видом читает сонет.
Закончив чтение, он говорит:
— Дорогой Дюперье, сонет этот плох настолько, как если бы его сочинил господин великий приор.
Господин великий приор поспешно удалился, но не стал после этого хуже относиться к Малербу.
А вот еще образец его ответа на проявление обычной вежливости.
Как-то раз Ренье, поэт-сатирик, повел его обедать к своему дяде Депорту, автору очаровательной вилланеллы, которая начинается словами:
Розетта, за недолгую разлуку
Переменилось сердце ваше ...
Задержавшись из-за какой-то помехи, Ренье и Малерб немного опоздали к обеду, и, в ожидании их, стол уже был накрыт. Депорт принял их как нельзя более учтиво и, поскольку незадолго до этого были напечатаны его «Псалмы», изъявил желание подняться в свой кабинет, чтобы взять там экземпляр этой книги и затем подарить его Малербу.
— О! — воскликнул Малерб. — Не торопитесь: я уже видел их, ваши «Псалмы», и они вполне могут подождать, тогда как ваш суп, возможно превосходный, остынет в ожидании.
После этого он принялся за обед так же невозмутимо, как если бы только что проявил в отношении Депорта высочайшую вежливость, однако за все время обеда не произнес ни слова.
После десерта они расстались и никогда больше не виделись.
Вне всякого сомнения, именно в связи с этим случаем Ракан написал сатиру на Малерба:
Рапен, любимец муз и Аполлона ...
Когда Малерб попал в окружение Генриха IV — чуть дальше мы скажем, как это произошло, — он церемонился с королем ничуть не больше, чем с другими.
Как-то раз Генрих IV, проявляя чисто отцовскую слабость, показал ему только что полученное письмо дофина.
Малерб прочитал письмо.
— Надо же, — промолвил он, — до сих пор я полагал, что монсеньора дофина зовут Луи.
— Но его и в самом деле зовут так, — произнес король.
— Но раз так, то какой осел научил его подписываться «Лои»?
Послали за тем, кто учил юного принца писать, и как раз с того времени дофины и короли Франции стали подписываться «Луи», а не «Лои». Поэтому Малерб утверждал, что это он является настоящим крестным отцом короля.
Когда в 1614 году в Париже, в зале Малого Бурбонского дворца, располагавшегося возле Лувра, заседали Генеральные штаты, там шли долгие споры между духовенством и третьим сословием. Третье сословие желало провозглашения принципа, согласно которому духовная власть никоим образом не вправе была влиять на светскую власть короля.
Третье сословие было обвинено в ереси, и епископы пригрозили покинуть Генеральные штаты, наложив на Францию интердикт.
— А известно ли вам, — спросил Малерба г-н де Бельгард, — что все мы рискуем быть отлученными от Церкви?
— Черт побери, — воскликнул Малерб, — для вас это не так уж страшно!
— Это почему?
— А разве вы не слышали разговоры о том, что отлученные от Церкви становятся черными, как сажа?
— И что?
— А то, что у вас отпадет забота красить себе бороду и волосы.
В те времена философские споры шли одним путем со спорами политическими и религиозными и были неразрывно связаны с ними.
Один из таких споров происходил между людьми из краев, где при прощании было принято говорить «Господь с вами!», то есть теми, кто жил по другую сторону Луары и кого именовали гасконцами, и теми, кто при прощании произносил «Да ведет вас Господь!», то есть говорил на языке «ойль».