— О нет! Не надо мне врача с таким именем! — воскликнул Малерб. — Терпеть не могу судейских крючков.
— В таком случае, — спросил Тевнен, — не желаете ли вы позвать господина Генбо?
— Генбо? Да это же кличка гончей собаки!.. Тубо, Генбо!.. Нет, конечно, нет!
— Тогда, возможно, господина Дасье?
— Этот малый, небось, пожестче железа? Ни за что!
— Ну, тогда есть еще господин Провен.
— Провен? Ладно. Против него я ничего не имею.
И он послал за Провеном.
Однажды, когда он устроил обед для шести своих друзей, каждому из них подали по вареному каплуну.
— Но зачем же семь каплунов? — спросил один из гостей.
— Да потому, — ответил Малерб, — что, любя вас всех одинаково, я не хотел угощать одного крылышком, а другого ножкой.
Господин де Бельгард сочинил куплеты, третий стих которых гласил:
Не так уж все и сложно,
а шестой:
Вот это просто невозможно.
Малерб их лишь подправил, но было распространено мнение, что они написаны им.
Поэт Вертело сочинил пародию на них. Вот две строфы из этой пародии:
Умения свои хвалить без меры
И подправлять Катулла и Гомера
Не так уже, Малерб, и сложно.
Считать, что есть искуснее поэты,
И совершенней сочинять сонеты —
Вот это просто невозможно!
Творить лет шесть единственную оду,
Выдумывать в литературе моду
Не так уже, Малерб, и сложно.
Но слух наш чаровать, читая Чудо,
Стих за стихом, отсюда и досюда, —
Вот это просто невозможно![60]
Малерб пришел в ярость и вызвал Вертело на дуэль, а поскольку тот ответил на вызов отказом, устроил так, что обидчика поколотил палкой Ла Булардьер, дворянин из Кана.
В делах любви Малерб был груб не меньше, чем в делах поэзии.
Как-то раз он рассказал г-же де Рамбуйе, что, заподозрив виконтессу д’Оши, свою любовницу, в измене, он вошел в ее спальню и, застав ее там одну, лежащую в постели, схватил одной рукой обе ее руки, а другой принялся хлестать ее по щекам, пока она не стала звать на помощь.
Затем, услышав, что на эти крики сбегаются люди, он сел рядом с кроватью виконтессы и сделал вид, что самым невинным образом беседует с ней; так что те, кто вбежал в комнату, никогда не поверили бы, что виконтессу избили, хотя щеки ее пылали, а глаза были полны слез.
Малерб был влюблен еще и в г-жу де Рамбуйе, но платонически.
Вот стихи, которые он адресовал ей: они прекрасны по форме и тщательно отделаны:
Остаток дней моих прекрасной этой фее
Доверил я хранить, пред ней благоговея.
Сокровища ума и тела красоту
Нельзя не полюбить — и я люблю и чту.
Прелестна речь ее и грация бесценна:
Я глянул на нее и не избегнул плена!
Всесильной женщиной мой ум был помутнен,
Я стал рабом ее, чтоб длился сладкий сон.
И я ей угождал, чтоб получить награду,
Но вдруг очнулся я, почувствовав засаду.
Живя по-прежнему, я мог в нее попасть;
Спасая душу, мне пришлось отвергнуть страсть.
Не стыдно за себя, себя я наказую;
Нет, страстью не зажечь в ней душу ледяную!
На тщетные мольбы не стал я тратить сил,
И прежнюю любовь я дружбой оградил.[61]
Когда сын нашего поэта был убит в Эксе, где он исполнял должность советника, Малерб, дабы добиться правосудия у короля, осаждавшего в это время Ла-Рошель, предпринял поездку, в ходе которой он подхватил болезнь, ставшую причиной его смерти.
Он не очень-то верил в загробную жизнь и, когда ему говорили об аде и рае, ограничивался словами:
— Я жил, как все другие, и хочу умереть, как все другие, и уйти туда, куда уходят все другие.
Его уговаривали исповедоваться, однако он отвечал, что привык исповедоваться только на Пасху и не намерен менять свои привычки.
Впрочем, к мессе он ходил каждый праздник и каждое воскресенье, а о Боге и всем святом всегда говорил почтительно.
Наконец, когда Ивранд убедил его исповедоваться, умирающий послал за викарием церкви Сен-Жермен- л'Осеруа, который не только принял у него исповедь, но и напутствовал его до самого конца.
За час до кончины, находясь в забытьи, из которого, по мнению окружающих, ему уже не суждено было выйти, он внезапно пришел в себя и принялся бранить свою хозяйку за какую-то только что совершенную ею ошибку во французском языке.
Когда же исповедник пожурил умирающего за мысли о делах, которые заставляют его забывать о Боге, он ответил: