— А у вас есть сколько-нибудь желания понять меня? — спросил кардинал.
— Да, ибо положение серьезное.
— То, что мне нужно сказать, трудно выразить словами.
— Изъясняйтесь недомолвками.
— Вы позволяете мне говорить, ваше величество?
— Я слушаю ваше высокопреосвященство.
— Так вот, этот завтрашний день, мрачный и наводящий страх, обратится в лучезарное будущее, если в час смерти короля можно будет объявить Франции, что, умирая, он оставил наследника короны.
— Но, — краснея, произнесла королева, — я полагала, что вы могли догадаться: когда речь идет о короле, это если и не исключено, то, по крайней мере, вряд ли осуществимо.
— И как раз потому, что вина за это лежит на короле, — заявил кардинал, — все можно поправить.
— Ах так! — воскликнула гордая испанская принцесса.
— Итак, вы поняли, не правда ли? — спросил Ришелье.
— По крайней мере, я думаю, что поняла: вы предлагаете мне четырнадцать лет королевской власти в обмен на несколько ночей супружеской неверности.
— Я кладу к вашим стопам целую жизнь, исполненную преданности и любви.
Ришелье образца 1624 года далеко не был тем, кем он стал десятью годами позднее, то есть беспощадным кардиналом, непреклонным министром, кровавым гением; если же он им и был, то никто еще не видел его под этим углом зрения, и Анна Австрийская воспринимала его таким не больше, чем все другие. Так что в этом предложении, в котором политики было не меньше, чем любви, она увидела лишь крайнюю дерзость и, желая понять, как далеко может зайти тот, кто сделал ей это странное предложение, сказала:
— Сударь, вопрос этот необычен и стоит, как вы сами согласитесь, того, чтобы поразмышлять над ним; так что дайте мне подумать эту ночь и завтрашний день.
— И завтра, — спросил кардинал, — я снова буду иметь честь повергнуть к стопам вашего величества изъявление моего глубочайшего почтения?
— Хорошо, завтра! — ответила королева. — Я буду ждать ваше высокопреосвященство.
Кардинал удалился в полном восторге, испросив перед этим разрешение поцеловать руку королевы и получив на это позволение.
Едва портьера опустилась за спиной кардинала, как Анна Австрийская велела известить свою добрую подругу г-жу де Шеврёз, что она хочет поговорить с ней.
Госпожа де Шеврёз поспешила прийти.
Она уже давно замечала любовь, которую кардинал питал к королеве, очень часто говорила об этом чувстве с Анной Австрийской, и очень часто молодые женщины вместе потешались над ним. Как и все другие, они не видели в Ришелье никого, кроме мелкого церковника, ничтожного епископа Люсонского.
И потому у них сложился замысел, который был вполне достоин этих двух взбалмошных головок и должен был навсегда излечить кардинала от любви к королеве.
Встреча, напомним, была назначена на следующий вечер.
На следующий день, когда все разошлись, кардинал, воспользовавшись полученным разрешением, снова явился к королеве.
Позаимствуем у одного нынешнего автора, желающего сохранить инкогнито, рассказ об этой сцене.
«Королева приняла кардинала очень приветливо, однако высказала сомнения в искренности любви, о которой его высокопреосвященство говорил накануне. Тогда кардинал призвал на помощь себе самые святые клятвы и торжественно пообещал, что готов совершить во имя королевы выдающиеся подвиги, которые самые знаменитые рыцари, такие, как Роланд, Амадис и Галаор, совершали некогда во имя дам своего сердца; но если все же Анна Австрийская пожелает подвергнуть его испытанию, она очень быстро убедится, что он говорит чистейшую правду. Однако посреди этих уверений Анна Австрийская прервала его.
— Что за заслуга, — сказала она, — пытаться совершить геройские подвиги, которые приносят славу! Все мужчины делают это из честолюбия не в меньшей степени, чем ради любви; но вот чего вы никогда не сделаете, господин кардинал, ибо на это может согласиться лишь влюбленный человек, так это станцевать передо мной сарабанду ...
— Сударыня, — отвечал кардинал, — я кавалер и воин в такой же степени, как и священнослужитель, и, слава Богу, был воспитан как дворянин; так что я не вижу ничего, что могло бы помешать мне танцевать перед вами, если у меня есть на то желание и вы обещаете вознаградить меня за такую услужливость.
— Но вы не дали мне договорить, — сказала королева. — Я утверждаю, что ваше высокопреосвященство не станцует передо мной в наряде испанского шута.