«Выйдя из кареты, королева пожелала вначале обойти цветники дворца; так что она оперлась на руку герцогини и начала прогулку.
Но не успела она сделать и двадцати шагов, как перед ней предстал какой-то садовник, протянувший ей одной рукой корзинку с фруктами, а другой — букет цветов, Королева взяла букет, но в ту минуту, когда она вознаграждала таким образом за проявленную по отношению к ней предупредительность, рука ее коснулась руки садовника, который вполголоса сказал ей несколько слов. (Королева сделала удивленный жест, и этот жест и сопровождавший его румянец, внезапно вспыхнувший на ее лице, отмечены в докладе, из которого мы почерпнули все эти подробности.)
И потому немедленно распространился слух, что этим любезным садовником был не кто иной, как герцог Бекингем.
Тотчас же все бросились на розыски, но было уже слишком поздно: садовник исчез, и по просьбе королевы ей уже предсказывал будущее какой-то чародей, который, всего лишь внимательно рассматривая ее прелестную руку, лежащую на его ладонях, рассказывал ей такие странные вещи, что королева, выслушивая их, не могла скрыть своего смущения.
В конце концов это смущение возросло до такой степени, что принцесса полностью утратила самообладание, и г-жа де Шеврёз, опасаясь возможных последствий такого безрассудства, знаком дала понять герцогу, что он перешел границы благоразумия, и призвала его соблюдать впредь большую осторожность.
И все же, какими бы ни были речи, которые выслушивала Анна Австрийская, она терпела их, хотя почтительность чародея обманула ее ничуть не больше, чем почтительность садовника. У королевы было хорошо зрение, и притом рядом находилась ее услужливая и наблюдательная подруга.
Герцог Бекингем в совершенстве владел танцевальным искусством, которым в те времена — и мы видели доказательство этого в сарабанде, исполненной кардиналом, — не пренебрегал никто.
Даже коронованные особы принимали близко к сердцу такого рода превосходство, явно производившее сильное впечатление на дам: Генрих IV весьма любил балеты, и как раз в одном из них он впервые увидел красавицу Шарлотту де Монморанси, заставившую его наделать столь великие безумства; Людовик XIII сам сочинял музыку тех балетов, какие танцевали перед ним, и особо любил тот, что назывался “Мерлезонским балетом". Все знают об успехах на этом поприще, достигнутых Грамоном, Лозеном и Людовиком XIV.
Так что Бекингем с невероятным блеском участвовал в балете Демонов, задуманном для этого вечера как самый
изысканный дивертисмент, способный позабавить их величества.
Король и королева аплодировали неизвестному танцору, которого они принимали — хотя, вероятно, лишь один из них совершал эту ошибку — за какого-то из вельмож французского двора.
Наконец, когда балет закончился, их величества приготовились открыть самое пышное театральное представление этого вечера; там Бекингем тоже исполнял роль, причем он не просто выбрал ее, а присвоил себе весьма дерзко и ловко.
В те времена было привычно льстить королям даже в их увеселениях, и народы Востока, столь искусные в такого рода низкопоклонстве, были принуждены участвовать в этом французскими церемониймейстерами.
Обычай маскарадов, подобных тому, о каком сейчас пойдет речь, сохранялся вплоть до 1720 года и в последний раз применялся на ночных празднествах, которые в своем дворце Со устраивала г-жа дю Мен и которые назывались Белыми ночами.
Речь шла о том, чтобы измыслить, будто все земные владыки, а особенно владыки таинственных стран, расположенных по другую сторону экватора, все эти легендарные Сефиды, диковинные великие ханы, баснословно богатые Моголы и владеющие золотыми копями Инки, вздумали однажды собраться вместе и прийти на поклонение престолу короля Франции. Как видим, придумано было неплохо.
Людовик XIV, государь, как всем известно, довольно кичливый, был одурачен куда серьезнее, когда ему наносил надувательский визит достославный персидский посол Мехмет Риза-Бег и король пожелал, чтобы прием этого шарлатана проходил со всей пышностью, на какую был способен версальский двор.