Наконец, поскольку эта сцена, продолжись она еще, сделалась бы нелепой или опасной, Бекингем вдруг оторвался от кареты королевы и, ни с кем не попрощавшись, бросился к карете Генриетты Французской и приказал трогаться.
Полагая, что это прощание было последним, и не надеясь когда-либо снова увидеть Бекингема, которого она в глубине сердца нежно любила, Анна Австрийская не пыталась более скрыть свою печаль, и по лицу ее открыто лились слезы.
Посадка на корабль должна была происходить в Булони.
По прибытии в Булонь оказалось, что ветер, в полном согласии с желаниями Бекингема, дует с севера и гонит волны к рейду.
Кормчий заявил, что готовиться к отплытию невозможно.
Бекингем пребывал в нерешительности, не зная, что ему предпринять, как вдруг стало известно о приезде Ла Порта, преданного камердинера Анны Австрийской. Ла Порт прибыл с двумя миссиями: одна была открытой, а другая — тайной; открытая миссия состояла в следующем:
«Королева, узнав о задержке отъезда, вызванной ненастной погодой, приказала справиться о самочувствии Генриетты Французской».
Тайная миссия заключалась, по всей вероятности, в том, чтобы передать какое-то послание — либо устное, либо письменное — Бекингему.
Непогода длилась неделю.
В течение этой недели Ла Порт трижды приезжал в Булонь.
По возвращении из своей третьей поездки он сообщил королеве Анне Австрийской, что в этот же вечер она снова увидит Бекингема.
По его словам, Бекингем получил от короля Карла I депешу, которая делает крайне необходимой еще одну встречу герцога с королевой-матерью.
Во имя своей любви герцог умолял Анну Австрийскую устроить так, чтобы он застал ее одну.
Это грозило новой прогулкой в страну любовных приключений.
Однако собственное сердце так настойчиво побуждало Анну Австрийскую сделать то, о чем просил ее герцог, что, по-видимому с целью обеспечить свидание с глазу на глаз, она объявила, что намерена пустить себе кровь, и попросила всех удалиться, но сделала это как раз перед тем, как вошел Ножан-Ботрю и сообщил всем присутствующим, которые уже стали расходиться, что только что прибыли герцог Бекингем и лорд Рич.
Это круто меняло все планы Анны Австрийской. Было очевидно, что если теперь она останется одна, то это уединение, пусть даже совершенно безгрешное, даст основание для самых злопыхательских толкований.
Оставалось только одно средство: в самом деле пустить себе кровь. И она воспользовалась им, надеясь, что эта процедура заставит всех удалиться; но, несмотря на все ее настояния, несмотря на то, что она прямо высказала желание остаться одной, чтобы попробовать уснуть, ей не удалось избавиться от г-жи де Ланнуа.
А у королевы были все основания полагать, что г-жа де Ланнуа телом и душой принадлежит кардиналу.
И потому, исполненная тревоги, королева ждала дальнейшего развития событий.
В десять часов в дверь постучали, и слуга доложил о приходе герцога Бекингема.
В ответ на это г-жа де Ланнуа заявила:
— Королева не принимает.
Однако в тот же миг королева воскликнула:
— Пусть войдет!
Герцог, припав ухом к двери, ждал лишь этого разрешения; как только оно было дано, он ворвался в спальню.
Королева лежала в постели, а г-жа де Ланнуа стояла у ее изголовья.
Герцог замер на пороге: он полагал увидеть королеву одну; было очевидно, что молния, ударившая у его ног, ошеломила бы его меньше, чем это присутствие г-жи де Ланнуа.
Королева увидела, какое действие произвело это на герцога, и сжалилась над ним, сказав ему по-испански несколько утешительных слов.
Несомненно, эти несколько слов служили объяснением присутствия здесь г-жи де Ланнуа.
И тогда герцог медленно приблизился к королеве, встал на колени перед кроватью и поцеловал простыни, причем с такой страстью, что г-же де Ланнуа пришлось 391
заметить герцогу, что он отступает от правил французского этикета.
— Ах, сударыня! — с раздражением воскликнул герцог. — Я не француз, и законы французского этикета не могут меня связывать. Я Джордж Вильерс, герцог Бекингем, посол короля Карла Первого, и я представляю коронованную особу; следовательно, здесь есть только одно лицо, которое имеет право одобрять или осуждать мое поведение: это королева.
Затем, обращаясь уже к самой королеве, он произнес:
— Да, сударыня, приказывайте, и я коленопреклоненно подчинюсь вашим приказам ... если только ваши приказы не потребуют от меня невозможного, то есть перестать любить вас.