— Господи Иисусе! — воскликнула г-жа де Ланнуа. — Милорд, неужели у вас хватает дерзости говорить, что вы любите ее величество?
— О да! — воскликнул герцог. — Я люблю вас, сударыня ... И, коль скоро в этом есть сомнения, я повторю признание в этой любви перед лицом целого мира ... Да, я люблю вас, и, поскольку жизнь вдали от вас будет невыносимой для меня, у меня теперь есть только одно желание, только одна цель: увидеть вас вновь; и, чтобы увидеть вас вновь, пусть даже вопреки воле короля, пусть даже вопреки воле кардинала, пусть даже вопреки вашей собственной воле, я использую все средства, какие будут в моей власти; так что примите к сведению: пусть даже мне придется перевернуть вверх дном всю Европу, чтобы увидеть вас вновь, я все равно вас увижу!
С этими словами он схватил руку королевы и стал покрывать эту руку поцелуями, несмотря на все усилия Анны Австрийской высвободить ее.
Затем, словно безумный, словно сумасшедший, он ринулся прочь из комнаты.
— Закройте дверь за герцогом и оставьте меня одну, сударыня, — сказала королева.
Госпожа де Ланнуа повиновалась.
Как только Анна Австрийская осталась одна, она приказала позвать к ней дуэнью, о которой мы уже говорили, донью Эстефанию; затем, велев подать ей бумагу, чернила и перо, она торопливо написала несколько слов, взяла шкатулку, спрятанную в проходе за кроватью, и приказала донье Эстефании отнести герцогу шкатулку и письмо.
Письмо было приказом уехать, а шкатулка содержала в себе те двенадцать подвесок, какие король подарил королеве накануне празднества, устроенного г-жой де Шеврёз.
Три дня спустя море успокоилось, и герцог отплыл в Англию, увозя к королю Карлу I дочь Генриха IV.
Страхи Анны Австрийской оказались более чем обоснованными: кардиналу стало известно во всех подробностях о приключении в амьенском саду и о появлении Бекингема в спальне королевы.
Коль скоро об этом узнал кардинал, это должен был узнать и король; однако каждая подробность, проходя через уста священника, приобретала более серьезное значение, ибо он изыскал средство превратить простое легкомыслие в преступление.
Это была одна из хитрых уловок первого министра, состоявшая в том, чтобы внедрить свои собственные чувства в сердца короля. Ведь если бы Людовик XIII был предоставлен велениям собственной души, то, возможно, он не испытывал бы ревности к Анне Австрийской или же не заставлял бы ее страдать от его ревности; но, побуждаемый Ришелье, любовь которого оставалась для него тайной, он сделался надзирателем королевы, не догадываясь, что надзирает за ней не только по собственному почину, но и по желанию своего министра. Так что гнев министра передался королю, и король поднял большой шум вокруг двух приключений, о которых мы рассказали.
Госпожа де Верне была удалена, а Пютанж изгнан.
Нет сомнения, что г-жа де Шеврёз впала бы в немилость, будь она в Париже; но г-жа де Шеврёз была в Лондоне, и гнев короля не достиг ее.
Тем временем, то ли г-же де Ланнуа стало известно, что королева подарила шкатулку Бекингему и что эта шкатулка содержала в себе подвески, то ли, не видя их больше в ларце с драгоценностями королевы, она просто догадалась, каким образом они оттуда исчезли, ей пришло в голову известить кардинала об их исчезновении и о том куда, по ее мысли, они подевались.
Кардинал увидел в этом разоблачении средство погубить королеву. Он тотчас написал леди Кларик, бывшей любовнице Бекингема, и пообещал заплатить ей пятьдесят тысяч ливров, если ей удастся тем или иным путем срезать две из двенадцати подвесок и прислать их ему.
В один прекрасный день Ришелье получил две подвески: леди Кларик успешно выполнила задание. Кардинал добросовестно выплатил обещанные пятьдесят тысяч и принял меры для того, чтобы погубить королеву. Замысел был прост: склонить короля к тому, чтобы он устроил бал или принял приглашение на какое-нибудь празднество, и через посредство того же короля попросить королеву прийти на это празднество, надев алмазные подвески.
В этой игре судьба, казалось, вначале была заодно с кардиналом. Старшины Парижа давали бал в городской ратуше и пригласили короля и королеву почтить этот бал своим присутствием. Кардинал шепнул королю на ухо одно слово, и королева получила приглашение, равносильное приказу: ей было предложено явиться на бал, украсив себя алмазными подвесками.
Ришелье присутствовал при том, как король изъявлял Анне Австрийской это желание супруга; чтобы узнать, какое впечатление оно произведет на королеву, кардинал следил за выражением ее лица, но, к его великому удивлению, лицо Анны Австрийской осталось совершенно спокойным.