И голосом, в котором невозможно было заметить никакого волнения, она ответила:
— Это совпадает с моими желаниями, государь.
Ришелье вернулся к себе, сомневаясь в себе самом. Он внимательно осмотрел обе подвески; ошибиться было невозможно: они определенно входили в число тех двенадцати подвесок, какие король подарил королеве.
Наконец настал час бала; кардинал и король приехали вместе, а королева должна была приехать отдельно.
В ожидании королевы кардинал провел, наверное, один из самых тревожных часов своей жизни. Королева вошла в великолепном наряде, отличавшемся, тем не менее, крайней простотой: ее единственным украшением служили те двенадцать подвесок, что подарил ей король.
Подойдя к ней под предлогом похвалить ее вкус, Ришелье принялся внимательно рассматривать во всех подробностях ее наряд и пересчитывать подвески: все двенадцать были на месте, и, мало того что не пропала ни одна из подвесок, не пропал и ни один из украшавших их алмазов.
Между тем, вне себя от гнева, он судорожно сжимал в руке еще две подвески.
А произошло вот что.
Вернувшись с бала и начав раздеваться, Бегингем обнаружил, что две его алмазные подвески похищены. Вначале ему пришло в голову, что он стал жертвой обычного наглого воровства, но, порассуждав, герцог быстро догадался, что подвески были похищены с каким-то злым умыслом.
В тот же миг он подумал о вреде, который может принести королеве огласка этого происшествия.
Имея в качестве великого адмирала власть над всеми портами королевства, он тотчас же наложил запрет на выход судов из всех портов Англии.
Капитан любого судна, которое приготовилось бы к отплытию, подлежал смертной казни.
Англия содрогнулась от неожиданности: все полагали, что раскрыт какой-то грандиозный заговор или объявлена какая-то губительная война. Самые опытные политики понастроили сотни догадок, ни одна из которых не была близка к истине.
Так для чего же был наложен запрет на выход судов из всех портов королевства?
Для того, чтобы ювелир Бекингема имел время сделать две подвески, неотличимые от тех, что были похищены.
Уже следующей ночью быстроходное судно, с которого одного запрет на выход в море был снят, неслось в сторону Франции и везло Анне Австрийской двенадцать подвесок.
Через двенадцать часов после отплытия этой шхуны запрет на выход судов в море был снят.
В итоге королева получила подвески за сутки до того, как король предложил ей надеть эти украшения на балу в ратуше.
Отсюда то полное спокойствие, которое так сильно удивило кардинала, полагавшего, что вопрос об изгнании его врага уже решен.
Удар, полученный им, был страшен, но, учитывая те возможности, какие кардинал мог пустить в ход, он вовсе не считал себя побежденным: то, что не выгорело у него с Бекингемом, вполне могло получиться с герцогом Анжуйским.
Выдвигая герцога Анжуйского на передний план и пытаясь погубить королеву, кардинал избавлялся одновременно от двух врагов.
Герцог Анжуйский уже давно ненавидел кардинала.
С тех самых пор, как 9 июня 1624 года тот приказал заключить в Бастилию его наставника, г-на д'Орнано.
Кроме того, Ришелье был решительно настроен женить герцога Анжуйского, никак не расположенного вступать в брак, да еще с той женщиной, какую ему хотели дать в супруги: женщина эта была мадемуазель де Гиз, дочь покойного герцога де Монпансье.
Так вот, кардинал, оставивший на какое-то время свои подозрения в отношении Гастона и королевы, поскольку его куда больше волновала любовная страсть Бекингема, после отъезда Бекингема вернулся к этому крайнему средству.
Противодействие Гастона женитьбе он относил за счет его любви к королеве.
И потому он замыслил интригу. Как известно, в отношении интриг ни у кого воображение не было изобретательнее, чем у кардинала Ришелье.
Он утверждал, что полковник д'Орнано, незадолго до этого получивший маршальский жезл, намеревался похитить молодого принца, увести его подальше от двора и даже из Франции и приберечь для какого-нибудь более блистательного союза.
Если полагаться на «Мемуары» кардинала, то этот заговор был едва ли не самым ужасным из всех когда- либо замышлявшихся. К восстанию должны были присоединиться все принцы и все вельможи. Испания помогала заговорщикам деньгами; дублоны Филиппа IV бросали тень на Анну Австрийскую, и потому следовало заставить звенеть их как можно громче. Герцог Савойский вступил в заговор, питая злобу из-за мира, заключенного с Испанией. Гугеноты надеялись обрести в нем свое спасение. Что касается короля, то его должны были заключить в монастырь, словно какого-нибудь государя из династии Меровингов.