В тот самый день, когда граф Суассонский послал Буайе к герцогу Анжуйскому, Лувиньи попросил Шале послужить ему секундантом.
Роже де Грамон, граф де Лувиньи, был братом отца маршала де Грамона. Будучи младшим сыном в семье, он не имел ни гроша за душой и при этом старался выглядеть еще беднее, чем был на самом деле. Он служил олицетворением нищеты, и все кругом говорили, что лучше бы ему ходить вовсе без штанов, чем показывать те, какие он носил. Он имел лишь одну рубашку и одни брыжи, и каждое утро ему их стирали и отглаживали. Однажды за ним послал герцог Анжуйский. Герцог очень торопился.
— Право, — ответил Лувиньи, — монсеньор подождет: моя рубашки и мои брыжи еще не постираны.
В другой раз он шел прямо по грязи, не обращая никакого внимания на то, куда ставит ногу.
— Осторожнее, граф, — сказали ему, — вы испортите ваши чулки!
— Да пусть, — ответил Лувиньи, — они ведь не мои.
Все это было бы еще ничего, если бы Лувиньи не совершил еще и чудовищную подлость.
Когда во время поединка с Окенкуром, ставшим позднее маршалом Франции, противник начал сильно теснить его, Лувиньи воскликнул, обращаясь к нему:
— Мне мешают мои шпоры: снимите ваши и дайте мне возможность снять мои.
Окенкур остановился, взял шпагу в зубы и нагнулся, чтобы отстегуть ремни. И в эту минуту Лувиньи предательски, сзади, пронзил его шпагой.
Окенкур чуть было не умер и полгода оставался в постели. В тот момент, когда ему стало особенно плохо, исповедник стал умолять его простить Лувиньи; однако Окенкур был чересчур зол на него, чтобы не предпринять меры предосторожности.
— Если я умру, — сказал он, — да, я прощаю его. Если же поправлюсь, то нет.
Этот постыдный поступок был настолько широко известен и его так часто ставили в упрек Лувиньи, что, когда тот попросил Шале послужить ему секундантом, Шале отказался.
«Злобный малый был так уязвлен этим отказом, — говорит Бассомпьер, — что тотчас отправился с доносом к кардиналу, рассказав ему все, что знал, и все, чего не знал».
А Лувиньи, которого всегда связывали с Шале братские отношения, знал почти все; среди прочего, он рассказал, что Шале отправил письма маркизу де Ла Валетту, графу Суассонскому и маркизу де Легу.
Это был брабантский заговор, как нельзя лучше подходивший кардиналу, и потому именно на нем он остановил свой выбор.
Заговор с участием Испании, черт побери! Это было как раз то, что кардинал столь долго искал; ему преподнесли этот подарок, и он с удовольствием принял его. Умело руководя этим заговором, можно было заставить вступить в него короля Испании, а король Испании — это брат Анны Австрийской.
Наконец-то кардинал держал в своих руках настоящий заговор.
Он позвал беззаветно преданного ему Рошфора. Читатель, надеюсь, помнит его: мы сделали из него главную пружину нашего романа «Мушкетеры».
Рошфор получил приказ отправиться в Брюссель, переодевшись капуцином. Мнимый монах имел при себе рекомендательное письмо от отца Жозефа, которое должно было обеспечить ему доступ в монастыри Фландрии; это письмо было подписано настоятелем капуцинского монастыря с улицы Сент-Оноре. Никто не должен был знать о его маскировке; ему предстояло путешествовать пешком, без денег, как настоящему нищенствующему монаху, вспупить в монастырь капуцинов в Брюсселе и подчиняться всей строгости устава этого ордена.
Находясь там, он должен был следить за всеми действиями маркиза де Лега.
Маркиз был другом настоятеля монастыря и его частым гостем. Роль, предназначенную Рошфору, было не так уж трудно исполнять: прикинувшись врагом кардинала, ему следовало лишь служить эхом и повторять все дурное, что говорили о министре-прелате.
Однако Рошфор пошел дальше: он выдумывал, приукрашивал, добавлял подробности, и его слушали, поскольку он прибыл из Парижа.
Рошфор был человек способный: он играл свою роль так, что все поддались на обман, и первым это сделал маркиз де Лег.
Через две недели маркиз де Лег проникся столь полным доверием к мнимому монаху, что открылся ему.
Речь шла о том, чтобы вернуться во Францию и доставить по адресам чрезвычайно важные письма.
Рошфор начал с отказа: одеяние, которое он носил, запрещало ему всякое соприкосновение с мирскими делами.
Маркиз де Лег настаивал.
В итоге мнимый монах согласился оказать услугу дворянину, проявившему по отношению к нему столько доброты; но, чтобы вернуться во Францию, ему следовало покинуть монастырь, а как покинуть монастырь, не имея разрешения настоятеля, полновластного главы общины?