В то же мгновение, заметив убегавшего человека, он воскликнул:
— Ах, негодяй! Он убил меня!
С этими словами герцог упал на руки тех, кто его сопровождал, что-то невнятно прошептал — вероятно, простился со своими любовными грезами — и испустил дух.
Возле герцога, на полу, валялась шляпа; кто-то из присутствующих поднял ее и обнаружил в ней бумагу, на которой были написаны следующие слова:
«Герцог Бекингем был врагом королевства, и потому я убил его».
И тогда присутствующие кинулись к окнам, крича:
— Лорда-герцога убили! Держите убийцу! У него голова непокрыта ...
Дамьена задержали по прямо противоположному признаку: нанеся удар Людовику XV, он не снял с головы шляпу; он был плохо знаком с этикетом и не знал, что, закалывая кинжалом королей, полагается делать это, обнажив голову.
Вернемся, однако, к убийце Бекингема. Он почти не предпринял никаких попыток бежать и потому был легко задержан.
Когда на него кинулись с криком: «Вот убийца герцога!», он спокойно ответил: «Да, это я убил его!»
Это был ирландец по имени Джон Фелтон, изувер того же закала, что и Жак Клеман и Равальяк, а к тому же еще и честолюбец. Будучи лейтенантом английской армии, он дважды просил герцога дать ему чин капитана, и герцог дважды отказывал ему в этой просьбе.
Он умер, проявляя твердость фанатика и спокойствие мученика.
Офицер свиты королевы Англии доставил известие о гибели герцога во Францию.
— Это невозможно! — воскликнула Анна Австрийская, едва не лишившись чувств. — Я только что получила от него письмо!
Однако королеве пришлось поверить этому известию: оно было подтверждено ей королем Людовиком XIII, который сообщил ей о смерти герцога, выказывая всю желчность своего характера и не скрывая радости, которую доставило ему это событие. На глазах у королевы он приказал отсчитать тысячу экю посланцу, доставившему эту добрую весть.
Точно так же, как Людовик XIII не скрывал своей радости, Анна Австрийская не скрывала своего горя; она затворилась с теми, кто входил в ее ближайшее окружение, и там, в этом узком кругу, дала волю слезам.
И потому ее близкие, зная, сколь нежную память она хранила о красавце-герцоге, часто беседовали о нем с королевой, будучи уверены, что такая тема разговора, какой бы печальной она ни была, все еще оставалась самой приятной для царственной влюбленной.
Полистайте роман «Сен-Мар» нашего друга Альфреда де Виньи, и вы найдете там исполненную печали сцену, в которой королева, открыв богато украшенный ларец, видит перед собой портрет, усыпанный алмазами, и старый нож, изъеденный ржавчиной.
И вот однажды вечером, когда несчастная королева сидела, печальная и одинокая, словно обычная женщина, у себя в комнате и вела со своим любимым поэтом Вуатюром беседу о бедном герцоге, разговор мало-помалу затих, и поэт погрузился в глубокое раздумье.
Какое-то время королева молча смотрела на него, а затем, наконец, желая знать, чем он так всецело поглощен, спросила его:
— О чем вы думаете, Вуатюр?
И тогда, подняв голову и с грустью взглянув на королеву, он ответил ей:
Я думал: почести и славу
Дарует вам сегодня рок,
Вознаграждая вас по праву
За годы скорби и тревог,
Но, может быть, счастливой были
Вы в те года, когда его ...
Я не хотел сказать — любили,
Но рифма требует того ...
Я думал — ибо нам, поэтам,
Приходит странных мыслей рой, —
Когда бы вы в бесстрастье этом,
Вот здесь, сейчас, перед собой
Вдруг Бекингема увидали,
Кто из двоих бы в этот миг
Подвергнут вашей был опале:
Прекрасный лорд иль духовник?[65]
Духовником королевы был отец Венсан.
И знаете, в каком году Вуатюр сочинил это стихотворение? В 1644-м, то есть через шестнадцать лет после убийства, о котором мы только что рассказали. Шестнадцать лет хранить верность памяти мертвого — это слишком для какой угодно королевы.
Правда, эта королева была невероятно несчастна.
Воспользуемся тем, что из-под нашего пера неожиданно выплыло имя Вуатюра, и вернемся к разговору о литературе того времени.
К тому же Вуатюр, вполне естественно, распахнет перед нами двери дворца Рамбуйе, куда мы уже давно обещали ввести наших читателей.