И потому он повез свою жену в Шони.
У короля уже были готовы экипажи: он отправлялся на осаду Шартра.
Не тревожась более из-за мужа, как если бы его и не существовало, и даже не предложив ему сопровождать жену, король посадил Габриель в свою дорожную карету, сел рядом с ней сам и уехал, увозя с собой славную маркизу де Виллар, еще не так давно изо всех сил старавшуюся заставить его забыть, как он был принят в замке Кёвр, и г-жу де Ла Бурдезьер, ее кузину.
Госпожа де Сурди, тетка Габриель, присоединилась к ним, опасаясь какой-нибудь новой глупой выходки со стороны своей племянницы.
Советы, которые давала своей племяннице эта превосходная тетка, в определенной степени содействовали любовной победе Генриха.
И потому, как только Шартр был взят, Генрих вознаградил г-жу де Сурди, назначив ее мужа губернатором этого города.
Лишь одно тревожило Генриха в его любовной страсти: ревность, которую он испытывал к Бельгарду.
Габриель и Бельгард проявляли величайшую бдительность, но все было тщетно: ведь когда люди любят друг друга, из пламени любви, как его ни скрывай, непременно брызнет какая-нибудь искра.
Однажды Генрих IV наблюдал за тем, как они танцевали вместе; он их видел, а они его не заметили. При виде того, как они подавали друг другу руки, король покачал головой и процедил сквозь зубы:
— Клянусь святым чревом! Надо думать, они все же любовники.
И Генрих решил в этом удостовериться. Сославшись на какое-то неотложное дело, которое якобы должно было удерживать его вне дома всю ночь и весь следующий день, он уехал в восемь часов вечера и вернулся в полночь.
Король не ошибся. Ко времени его возвращения Габриель и Бельгард были вместе.
Все, что могла сделать Ла Русс, наперсница Габриель, за то время, пока та открывала дверь королю, это упрятать Бельгарда в соседней комнате, где она спала поблизости от постели своей хозяйки.
После этого она удалилась, взяв с собой ключ.
Король заявил, что он голоден, и попросил подать ему ужин.
Габриель стала оправдываться, говоря, что она не ждала короля и ничего не приказала приготовить.
— Хорошо, — промолвил король, — мне известно, что в соседней комнате у вас есть варенье. Я поем варенья и хлеба.
Габриель сделала вид, что она ищет ключ, но ключ все никак не находился.
Генрих приказал отыскать Ла Русс. Однако Ла Русс нигде не было.
— Что ж, — произнес король, — как видно, мне придется взломать дверь, если я хочу поужинать.
И он принялся изо всех сил колотить в дверь ногой.
Дверь уже начала поддаваться, когда в спальню вошла Ла Русс, интересуясь, зачем королю понадобилось поднимать весь этот шум.
— Я поднял весь этот шум, — сказал король, — поскольку хочу поесть варенья, которое хранится в вашей комнате.
— Но почему же король, вместо того чтобы взламывать дверь, просто не откроет ее ключом?
— Клянусь святым чревом! — воскликнул король. — Почему?.. Почему?.. Да потому, что у меня нет ключа!
— Да вот же он! — произнесла Ла Русс.
И, успокоив взглядом хозяйку, она протянула ключ королю.
Когда король вошел в соседнюю комнату, она была уже пуста: Бельгард выскочил из окна.
Король вышел из комнаты пристыженный, держа в каждой руке по горшочку варенья.
Габриель разыграла отчаяние. Генрих упал к ее ногам и попросил у нее прощения.
Эта сцена послужила Бомарше прообразом второго акта его «Женитьбы Фигаро».
Позднее, когда Генрих вознамерился жениться на Габриель, г-н де Прален, в ту пору капитан гвардейцев, а затем маршал Франции, желая помешать своему повелителю совершить глупость, которая лишила бы его уважения со стороны всех его друзей, предложил ему застигнуть Бельгарда врасплох в спальне Габриель.
Дело происходило в Фонтенбло.
Король поднялся, оделся, взял шпагу и последовал за г-ном де Праленом. Но в ту минуту, когда тот собирался постучать в дверь, чтобы им открыли, Генрих IV остановил его руку.
— О, право же, нет! — воскликнул он. — Это слишком огорчит ее!
И он вернулся к себе.
Каким же добрым королем, а главное, каким достойным человеком был этот славный и остроумный беарнец!
Пока происходили все эти события, король вступил в Париж, завершив четырехлетнюю осаду, которую он предпринимал, прерывал и начинал снова.
Всем известны ужасные подробности этой осады, являющей собой еще один пример того, что религиозная рознь намного страшнее розни политической.