— Ядрена вошь!
— Отменно! — откликнулся король. — Остановимся на этом, дружище; все, что вы добавите, испортит то, что вы сейчас сказали. Идемте обедать.
Генрих IV предпочитал краткие речи.
— Из-за длинных речей я поседел, — говаривал он.
После обеда мэр пригласил его осмотреть город.
Король, у которого впереди был свободный час, согласился на предложенную прогулку.
На повороте улицы он оказался лицом к лицу с какой-то старухой, присевшей на корточки у подножия стены. При виде короля она захотела подняться.
— Не вставайте, не вставайте, мамаша! — сказал ей Генрих IV. — Я предпочитаю видеть курицу, а не яйца.
Во время осады Ла-Рошели он услышал разговоры о некоем лавочнике, который вследствие сношений со злым духом получил от него магическую руку славы и благодаря этому разбогател.
Богатство, скопленное лавочником, вызывало зависть у других торговцев, и они попытались внушить Генриху IV, что было бы неплохо устроить суд над колдуном и сжечь его. Слава короля как доброго католика должна была от этого лишь укрепиться.
К несчастью, Генрих IV с трудом верил во все такие колдовские истории; и вот однажды, когда его торопили принять решение по поводу этого человека, богатство которого приводило в негодование весь город, он пообещал дать окончательный ответ на следующий день.
На следующий день ревнители порядка явились к королю.
— Ну так что, государь, ваше мнение определилось? — спросили они.
— Да, — ответил Генрих IV. — Сегодня ночью, в полночь, я послал людей постучать в его дверь и купить у него свечу за три денье. Он поднялся, открыл дверь и продал свечу. Вот это и есть его рука славы: этот человек не упускает возможности заработать, и потому дела его идут так хорошо.
Генрих IV тем более ценил честность в других людях, что сам он родился с непреодолимой склонностью к воровству. Он не мог удержаться от того, чтобы не взять и не упрятать в свой карман любые ценные вещи, оказавшиеся у него под рукой, будь то даже деньги, но в тот же день или самое позднее назавтра отправлял назад все, что взял.
— Если бы я не был королем, — имел он обыкновение повторять, — меня бы непременно повесили.
Внешность у него была довольна невзрачная, и весь его чуточку простонародный облик вполне оправдывал восклицание, вырвавшееся у Габриель, когда она увидела его в одежде крестьянина:
— Ах, государь, как же вы безобразны!
Луиза де Л’Опиталь, урожденная мадемуазель де Витри, вышедшая замуж за Жана де Симье, гардеробмейстера герцога Алансонского, и привыкшая к привлекательной внешности Генриха III, на вопрос, какое впечатление на нее произвел король, когда она увидела его в первый раз, ответила так:
— Я увидела короля, но не увидела его величества.
Увидев какой-нибудь обветшалый дом, он обычно говорил:
— Это принадлежит мне или Церкви.
Любовная страсть Генриха IV к Габриель, вместо того чтобы ослабевать со временем, усилилась настолько, что это вызывало у друзей короля опасения, как бы он не совершил глупость и не женился на ней. В июне 1594 года она родила ему сына, которого он не без причины не хотел назвать Александром и которому дал имя Сезар.
Это событие, чрезвычайно обрадовавшее короля, заставило его поменять титул своей любовницы, другими словами то единственное, что она получила от своего мужа. Теперь она стала именоваться не госпожой де Лианкур, а маркизой де Монсо.
Как раз с того времени, когда Габриель родила своему любовнику сына, она и начала вынашивать мечту стать в один прекрасный день королевой Франции. Надо сказать, что она шла к этой желанной цели, опираясь одной рукой на г-жу де Сурди, свою тетку, а другой — на г-на де Шеверни, канцлера Франции.
Однако ее брак с г-ном де Лианкуром казался непреодолимым препятствием на этом пути. Ей удалось добиться признания их раздельного проживания, а затем и недействительности их брака.
Король, со своей стороны, начал предпринимать шаги к тому, чтобы получить от Маргариты согласие на развод.
Тем временем Сезар де Вандом был узаконен, что подтверждалось грамотой, зарегистрированной Парижским парламентом 3 февраля 1595 года.
В знак признательности за такой добрый поступок короля Габриель окончательно порвала с Бельгардом.
Впрочем, в двух случаях ее влияние на Генриха IV оказалось благотворным. Именно она убедила короля отречься от протестантской веры, и это по ее совету он назначил Сюлли главноуправляющим финансами.
Финансы находились в то время в руках Франсуа д'О и, если верить письму Генриха IV, далеко не процветали.