Наконец, еще одно письмо, и оно уже будет последним.
«Любовь моя! Через два часа после прибытия этого гонца Вы увидите кавалера, который очень любит Вас и которого зовут королем Франции и Наварры, что является званием несомненно почетным, но крайне обременительным; звание Вашего подданного куда более приятно. Впрочем, все три хороши, под каким бы соусом их ни подавали, и я не намерен никому их уступать. По Вашему письму я понял, как Вы спешили приехать в Сен-Жермен. Мне очень приятно, что Вам полюбилась моя сестра, это одно из самых верных возможных свидетельств
Вашей доброты, которую я ценю больше моей жизни, хотя и очень люблю ее.
До свидания, мое все! Миллион раз целую Ваши прелестные глазки.
Из нашей очаровательной пустыни Фонтенбло, 12 сентября».
Мы видим, как далеко зашла его страсть к Габриель. Он вел переговоры с Римской курией по поводу расторжения его брака с Маргаритой. Он убеждал и саму Маргариту дать согласие на развод, от чего она настойчиво отказывалась. Но он решил переступить через все.
Генриха де Бурбона, принца де Конде, объявили незаконнорожденным. Граф Суассонский сделался кардиналом, и ему даровали ренту в триста тысяч экю различными бенефициями. Франсуа де Бурбон, принц де Конти, был женат на Жанне де Коэм, графине де Монтафье, которая была матерью графини Суассонской, но больше детей иметь уже не могла. Наконец, маршал де Бирон должен был жениться на дочери г-жи д'Эстре — той, что позднее стала г-жой де Санзе.
И тем не менее у Генриха IV не было недостатка в предостережениях ни сверху, ни снизу.
Однажды вечером, когда король возвращался с охоты, одетый крайне просто и в сопровождении всего лишь двух или трех дворян, он переправлялся через Сену у набережной Малаке, в том месте, где теперь стоит мост Святых Отцов, а в прежние времена была паромная переправа. Дело было в 1598 году, вскоре после подписания Вервенского мира.
Видя, что перевозчик не узнает его, король поинтересовался у него, что он думает об этом мире.
— По правде сказать, — сказал перевозчик, — я знать не знаю, что это за такой прекрасный мир, но вот что мне точно известно, так это то, что на все существуют налоги, даже на эту жалкую лодку, с помощью которой я с великим трудом зарабатываю себе на жизнь.
— Да, — промолвил Генрих, — но разве король не рассчитывает навести порядок во всех этих налогах?
— Ну, король, конечно, малый неплохой, — отвечал перевозчик, — но у него есть любовница, которой надо покупать столько красивых платьев и столько побрякушек, что конца этому не будет, а платить-то за все это нам.
Затем, помолчав с минуту, он с видом глубокого сочувствия добавил:
— Ладно бы она была только его, но ведь поговаривают, что она дает ласкать себя и многим другим тоже!
Король рассмеялся. Искренне ли он смеялся? Или неохотно? Мы не настолько осведомлены о тайнах королевской ревности, чтобы судить об этом.
Но, во всяком случае, на следующий день он послал за перевозчиком и заставил его произнести то же самое в присутствии герцогини де Бофор.
Перевозчик повторил все слово в слово. Герцогиня разгневалась и хотела отдать приказ повесить его.
Однако Генрих пожал плечами и произнес:
— Вы с ума сошли! Это же бедняк, которого нищета привела в дурное расположение духа; я хочу, чтобы впредь он ничего не платил за свою лодку, и уже завтра, ручаюсь вам, он запоет «Да здравствует Генрих Четвертый!» и «Прелестная Габриель!».
И перевозчик покинул Лувр, получив кошелек с двадцатью пятью золотыми экю и освобождение от налога на свою лодку.
Впрочем, кое-что волновало герцогиню куда больше, чем все то, что могли сказать о ней все лодочники на свете.
Это были гороскопы, которые она приказала составить в отношении своей судьбы: все они приводили в отчаяние.
Одни гороскопы предсказывали ей, что она выйдет замуж лишь один раз.
Другие — что она умрет молодой.
Третьи — что ребенок разрушит все ее надежды.
Четвертые — что человек, которому она целиком и полностью доверяла, предаст ее.
И чем ближе казался ее успех другим, тем менее предопределенным он выглядел в ее собственных глазах, и Грасьенна, ее доверенная горничная, говорила Сюлли:
— Не знаю, что происходит с госпожой, но все ночи напролет она только и делает, что плачет и стонет.
И тем не менее Генрих торопил Силлери, своего посла в Риме, угрожая вновь сделать Францию протестантской, если его брак не будет расторгнут, посылая к Маргарите курьера за курьером, угрожая обвинением в супружеской неверности и судом, если она не даст согласия на развод.