Худой, юркий, постаревший телом и крайне изношенный в любовных похождениях, он оставался бесконечно молод душой и своей кипучей энергией внушал уважение Европе и поддерживал высокое мнение о себе. Никогда его не видели сидящим, никогда он не казался уставшим: казалось, что за какой-то совершенный им грех этот неутомимый беарнский ходок получил от небес запрет на отдых; стоя он выслушивал послов, стоя руководил советом, а затем, закончив выслушивать послов и руководить советом, садился на лошадь и с яростью охотился. Казалось, в теле его живет дьявол. И потому народ, столь точный в своих оценках, назвал его Четырежды Дьяволом.
Вся эта энергия сохранялась до тех пор, пока длилась война. Как только был заключен мир, Генрих IV заметил, что он не только устал, но и исчерпал свои силы.
Через полгода после заключения мира, устав, вероятно, ждать, на короля обрушилась ужасающая троица: задержка мочеиспускания, подагра и диарея. Прости, дорогой читатель, но мы ведь рассказываем о королях в домашнем халате!
Несчастный Генрих IV решил, что он умирает.
Он столько перевидал, столько сделал, столько страдал!
Но в одном отношении Генрих IV оставался тем, кем он был всегда: большим охотником до женщин и даже девушек.
Госпожа де Мотвиль жалуется, что в ее время женщины уже не пользовались таким почетом, как при Генрихе IV. Дело в том, что Генрих IV любил женщин, а Людовик XIII питал к ним отвращение.
Почему же сын Генриха IV питал отвращение к женщинам?
Однако мы, альковные историки, никогда и не говорили, что Людовик XIII был сыном Генриха IV.
И, возможно, мы скажем нечто совсем противоположное, когда приступим к разговору о его рождении.
Так что обстоятельства складывались для Габриель благоприятно: помучившись немного, она вот-вот должна была стать женой уставшего короля и принести ему в качестве приданого не золото и не провинции, а нечто куда более ценное: уже готовых детей.
Но потерпевшая поражение Испания питала надежду отыграться, подложив в постель к королю королеву- испанку.
Отсюда и проистекали страхи Габриель. Она ощущала себя помехой. А перед лицом Испании и Австрии помехи существовали недолго.
Французский король был единственным в Европе королем-солдатом, а Франция — единственной воинственной нацией. Завладеть Францией было невозможно, и потому следовало завладеть ее королем.
Следовало его женить.
Ну а если женить его оказалось бы невозможно, его следовало убить.
Его женили, но это не помешало его убить.
Как политик он был тоже чрезвычайно силен. У него одного ума было больше, чем у всех его врагов вместе взятых. Хотя и притворяясь, что он делает все, что угодно Риму, Генрих IV всегда в конечном счете поступал по-своему.
Он пообещал папе возвратить иезуитов, но и не подумал сдержать свое слово.
Возвращение иезуитов, и он это прекрасно понимал, означало его смерть.
Папа оказывал на него давление посредством своего нунция. Но он, всегда остроумный, всегда уклончивый, всегда ускользающий, отвечал:
— Будь у меня две жизни, я охотно отдал бы одну папе. Но у меня она только одна, и я должен сохранить ее, чтобы служить его святейшеству.
И добавлял:
— И интересам моих подданных.
Итак, следовало женить короля или убить его!
Надо отдать справедливость папе, он выступал за женитьбу.
За женитьбу итальянскую или испанскую: к примеру, тосканскую.
Медичи были одновременно итальянцами и испанцами.
Правда, на всякий случай легат Мальвецци готовил в Брюсселе убийство. Почитайте сочинение де Ту.
Король, как и прежде, был еще очень беден. Находясь в крайней нужде, он был вынужден прибегать к помощи князя-банкира, самовластителя Флоренции. У наших королей была привычка просительно протягивать руку поверх Альп, и герб Медичи все еще украшали геральдические лилии, которыми Людовик XI уплатил им свои долги. Но, будучи банкирами, Медичи приняли меры предосторожности. Генрих занимал у них деньги под будущие налоги, и флорентийские банкиры располагали во Франции двумя финансовыми инспекторами, действовавшими от их имени и получавшими подати напрямую.
То были Гонди и Заме.
Обратите внимание, что как раз в доме Заме умрет Габриель.
В доме подданного великого герцога Фердинандо, который год спустя выдаст замуж свою племянницу — фламандку по матери, Иоганне Австрийской, фламандку по деду, императору Фердинанду, родственнику Филиппа II и Филиппа III, — за Генриха IV, вдовца Габриель.