— Но что же нужно найти в женщине, государь, чтобы вы были довольны?
— Мне нужно найти красоту в ее облике, целомудрие в образе жизни, любезность в нраве, искусность в уме, плодовитость в браке, благородство в происхождении и большое государство во владении; и я, полагаю, друг мой, что такая женщина еще не родилась и не скоро родится.
— Что ж, — промолвил Сюлли, — поищем тогда нечто реальное.
— Поищем, если это доставит тебе удовольствие, Рони.
— Что вы скажете об испанской инфанте, государь?
— Я скажу, что, хотя инфанта некрасива и старовата для любовных утех, она вполне подошла бы мне, если бы вместе с ней я сочетался бы браком и с Нидерландами.
— А не видите ли вы в качестве своей жены какую- нибудь немецкую принцессу?
— Не говори мне о них, Рони: королева-немка едва не погубила всю Францию.
— Ну а сестры принца Оранского?
— Они гугенотки и повредят моим взамоотношениям с Римом и ревностными католиками.
— А племянница Фердинандо, герцога Флоренции?
— Она из семьи королевы Екатерины Медичи, наделавшей много зла Франции, а особенно мне.
— Тогда поищем внутри самого королевства. Вот, к примеру, ваша племянница де Гиз.
— Она благородного происхождения, красивая, высокая и статная, хотя немного кокетливая и, по слухам, чересчур любит любовные записочки. Добрая, остроумная и веселая, она мне очень нравится; однако я опасаюсь ее пристрастия к возвеличиванию своих братьев и своей семьи. Старшая дочь Майена, хоть она и смугла, нравится мне ничуть не меньше, однако она еще слишком юна. Есть еще одна девица в семье Люксембургов и одна — в семье Гемене, есть моя кузина Екатерина де Роган. Но эта последняя опять-таки гугенотка, а что касается прочих, то они мне не нравятся.
— Но ведь, государь, поскольку в конечном счете вам необходимо жениться, то я бы на вашем месте просто- напросто остановил свой выбор на женщине с характером добрым и любезным, которая родит мне детей и будет в состоянии руководить королевством и своей семьей, если я, умерев, оставлю дофина чересчур молодым для того, чтобы он правил самостоятельно.
Генрих IV тяжело вздохнул. Сюлли понял, что ему следует пойти на уступки.
— Даже если мне пришлось бы искать в любовнице те достоинства, каких не будет в жене, — добавил он.
Эти последние слова явно произвели впечатление на Генриха IV.
— Любовница у меня уже есть, — сказал он. — Остается найти жену.
— Хорошо, государь, поищем!
— Я не вижу никого, кроме тех, что я тебе назвал.
— Что ж, поищем среди тех, что вы мне назвали.
И оба они принялись искать.
Наконец после долгих поисков, обсуждений и споров предубеждение против имени Медичи было устранено и король и Сюлли остановили свой выбор на Марии де Медичи, племяннице Фердинандо, великого герцога Флоренции, дочери Франциска де Медичи, предыдущего герцога, и Иоганны Австрийской.
Когда Генрих IV надумал жениться на ней, это была уже не юная девушка, а двадцатисемилетняя женщина. Все с похвалой говорили о ее красоте; посмотрим, было ли это справедливо.
История говорит, что у нее были прекраснейшие каштановые волосы, высокий лоб, кожа восхитительной белизны, живые глаза, гордый взгляд, совершенный овал лица, восхитительные шея и грудь, плечи и руки, достойные служить моделью великим живописцам и великим ваятелям ее родины; все это дополнялось пышным станом и прекрасным сложением.
Посмотрим теперь, что говорит действительность.
Взгляните на полотна Рубенса: Рубенс уступил действительности. Распря с ее черными волосами, трепещущим телом и пылающими глазами великолепна. Белокурая нереида очаровательна: это любовная греза, сотканная из лилий и роз. Но среди всего этого королева — толстая торговка, как называли ее французы, — дебелая рослая женщина с белоснежной кожей, красивыми плечами и красивой грудью, в высшей степени заурядна и выглядит истинной дочерью торговцев, своих предков!
Это по поводу ее внешних достоинств.
Что же касается ее нравственных достоинств, то она никоим образом не имела всех тех положительных качеств, какие Генрих IV надеялся найти в ней. Сердце она имела доброе, даже щедрое, и ум ее отличался определенной утонченностью, но в ней было больше самомнения, чем одаренности, и больше упрямства, чем истинного величия. Ни на шаг не отступая от собственных суждений или суждений тех, кто подавал ей советы, она обладала склонностью к интриге и способностью к той итальянской политике, которая состоит в том, чтобы создавать партии, а затем разделять их. Но, создавая и разделяя эти партии, она не владела искусством объединять их в свою пользу и извлекать из этого выгоду, а это всегда приводило к тому, что она, напротив, становилась их жертвой. В минуты своего дурного настроения король обвинял ее в том, что она высокомерна, спесива, подозрительна, склонна к роскоши и мотовству, ленива и мстительна. Однако он добавлял, причем не как противовес этим недостаткам, а, возможно, как еще один упрек, что она скрытна и всегда трудно узнать то, что она хочет утаить.