Это отвращение Сюлли к мадемуазель д’Антраг, вначале лишь бессознательное, тотчас превратилось в ненависть, когда Генрих IV попросил своего главноуправляющего финансами выплатить мадемуазель д’Антраг сто тысяч экю.
Это была цена, которую она или, скорее, ее отец назначили за ее любовь.
Сюлли, игравший при Генрихе IV роль резонера, заметил королю, что в то самое время, когда тот потребовал у него эту сумму, составляющую шестьсот или семьсот тысяч нынешних франков, ему нужно сделать запас в четыре миллиона для того, чтобы возобновить союз со швейцарцами.
Однако, несмотря на свои возражения, Сюлли был вынужден выплатить ей сто тысяч экю.
Но стоило мадемуазель д’Антраг получить эти деньги, как она, понимая, что теперь ее отказ должен казаться королю странным, решила ссылаться на отца и мать.
И потому она написала Генриху:
«Мой великий король! За мной наблюдают так пристально, что у меня нет совершенно никакой возможности дать Вам все доказательства благодарности и любви, в которых я не могу отказать величайшему королю и любезнейшему мужчине. Для этого нужен благоприятный случай, но разве меня не лишают их всех с таким старанием и почти непреодолимой жестокостью? Я обещала Вам все, и я подарю Вам все; но для этого нужна возможность, а могу ли я ее иметь, находясь под надзором бдительных стражей, неотступно преследующих меня? Не будем обольщаться: у нас никогда не будет свободы, если мы не добьемся ее от г-на и г-жи д'Антраг; теперь уже вовсе не от меня зависит, проявлю ли я благосклонность к Вам, ведь я к этому более чем расположена. Вы завладели моим сердцем, так разве нет у Вас права потребовать меня?»
Ну а средство добиться от г-на и г-жи д’Антраг несколько большей свободы состояло в том, чтобы дать мадемуазель д’Антраг брачное обещание.
Вначале Генрих отказался.
Но мадемуазель д’Антраг была так красива!
Генрих предложил дать устное обещание в присутствии родителей.
Мадемазель д’Антраг ответила:
«Мой дорогой государь, я завела разговор и беседовала с г-ном и г-жой д’Антраг. Надеяться не на что. Я ничего не понимаю в их поведении. Но что я точно могу сказать Вашему величеству, так это то, что они никогда не уступят, если, дабы обезопасить их честь, Вы не согласитесь дать им брачное обещание. Они не соглашаются на устное обещание, но исходит это не от меня. Они упорствуют, требуя письменного обещания. Однако это не значит, что я не объясняла им ненужность и неоправданность подобной формальности и не говорила, что письменное обязательство будет не более действенным, чем данное слово, ибо нет на свете духовного судьи, который мог бы вызвать в суд человека, обладающего таким мужеством, такой славной шпагой и всегда имеющего для своих надобностей сорок тысяч хорошо вооруженных солдат и сорок готовых к бою пушек.
И все же, государь, коль скоро они упорно настаивают на этой пустой формальности, разве есть какой-нибудь риск в том, чтобы пойти навстречу их причуде? И, если Вы любите меня так, как я люблю Вас, разве можете Вы препятствовать тому, чтобы они были довольны мною? Выставьте все условия, какие пожелаете выставить; меня же удовлетворит все, в чем заверит меня мой возлюбленный».
Генрих был страстным игроком в подобных опасных любовных играх. Его легко можно было оторвать от игры, если он выигрывал, и никогда не удавалось сделать это, пока он был в проигрыше.
«В итоге, — говорит Сюлли, — эта спесивая и хитрая бабенка сумела так ловко увлечь короля и задурить ему голову, донимая его любовными письмами и ласковыми обещаниями, каждый день доходившими до его слуха, что он согласился дать обещание, без которого, как его убедили, ему никак не удалось бы получить то, за что им уже было так дорого заплачено».
К счастью, Сюлли был рядом.
Генрих IV ничего не предпринимал, не посоветовавшись с ним.
И вот, находясь в Фонтенбло и готовясь сесть в седло, чтобы отправиться на охоту, Генрих IV послал за Сюлли и, взяв его за руку, переплел его пальцы своими, как он это обычно делал, когда намеревался обратиться к нему с какой-нибудь просьбой, смущавшей его самого.
— Ну же, государь, — промолвил Сюлли, — в чем дело?
— Дело в том, мой дорогой Сюлли, — сказал король, — что, поскольку я делюсь с тобой всеми своими тайнами, у меня есть намерение доверить тебе один секрет, показав, что я хочу сделать ради завоевания сокровища, которое, возможно, мне не удастся найти.