Посоветовав ему остававаться твердым в вере, она скончалась.
Генрих полагал, что он и сам умрет от горя; он обожал свою мать и после ее смерти несколько дней провел взаперти, отказываясь принимать кого бы то ни было.
Тем не менее однажды ему доложили о приходе короля. На этот раз он был вынужден отворить дверь. Карл IX лично явился к своему кузену, чтобы вывести его из этого уединения и взять с собой на охоту.
Это был приказ, и Генрих повиновался.
Восемнадцатого августа все было готово к венчанию, и венчание состоялось.
Следующие четыре дня прошли в турнирах, пирах и балетах, которыми король и королева-мать были поглощены настолько, что казалось, будто они потеряли сон.
Двадцать второго числа того же месяца, когда адмирал шел из Лувра в свой дворец на улице Бетизи, в него выстрелили из аркебузы, заряженной двумя пулями; одна 16
из этих двух пуль раздробила ему палец, а другая серьезно повредила ему левую руку.
Король, казалось, был в ярости, а королева-мать пребывала в отчаянии.
Дело обстояло куда серьезнее, чем в стычке при Ла-Рош-л'Абейле. И потому Генрих, видя, в каком направлении разворачиваются события, испытал сильный страх. Он заперся в своих покоях, куда его пришли навестить два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, и Бове, его новый наставник.
Все трое попытались успокоить его, но на этот раз Генрих без всякого стеснения дрожал всем телом. Он не только не желал быть успокоенным ими, но еще и делал все что мог, чтобы напугать их самих.
— Оставайтесь возле меня, — говорил он им. — Не будем расставаться, и если мы умрем, то умрем вместе.
Однако они, никоим образом, не желая ему верить, настаивали на том, что им следует уйти.
— Что ж, поступайте, как вам угодно, — сказал им Генрих. — Юпитер лишает зрения тех, кого он хочет погубить!
И он попрощался с ними, обняв их; но, обнимая их, он внезапно лишился чувств и упал на пол.
Оба молодых человека и наставник бросились поднимать его. Он был без сознания.
Они положили его на кровать, и он оставался на ней целый час, не подавая признаков жизни. Спустя час он пришел в себя и открыл глаза, но почти сразу же закрыл их снова.
Молодые люди сочли, что лучшим лекарством в случае подобного приступа будет сон. И они увели с собой Бове, оставив принца в одиночестве.
Следующий день был 24 августа.
В два часа ночи Генрих был разбужен лучниками, приказавшими ему одеться и отправиться к королю.
Он хотел взять с собой свою шпагу, но ему запретили сделать это.
В комнате, куда его привели, он застал принца де Конде, подобно ему лишенного оружия и взятого под стражу.
Через мгновение туда же ворвался разъяренный Карл IX с аркебузой в руках, опьяневший от запаха пороха и крови.
— Смерть или месса? — спросил он, обращаясь к Генриху и принцу де Конде.
— Месса! — ответил Генрих.
— Смерть! — ответил принц де Конде.
Карл IX был готов в упор разрядить свою аркебузу в грудь молодому принцу, осмелившемуся открыто противостоять ему; однако он не решился убить своего родственника.
— Я даю вам четверть часа на размышления, — произнес он. — Через четверть часа я вернусь.
И он вышел.
В течение этой четверти часа Генрих доказывал своему кузену, что обещание, вырванное силой, не имеет никакого значения и куда более разумной политикой для них, будущих вождей протестантской партии, притвориться и остаться в живых, чем сопротивляться и умереть.
Генрих был чрезвычайно красноречив всегда, а особенно в подобных случаях: он убедил Конде.
Карл IX вернулся по истечении указанного срока.
— Ну что? — спросил он.
— Месса, государь! — ответили оба молодых человека.
Поскольку Варфоломеевская ночь относится к политической истории нашего героя, мы не будем заниматься ею.
Мы займемся королевой Маргаритой, или королевой Марго, как называл ее Карл IX.
Она-то как раз имеет отношение к личной жизни Генриха Наваррского.
«Отдавая мою сестру Марго принцу Беарнскому, — заявил Карл IX, — я отдаю ее всем гугенотам Французского королевства».
Возможно, принц Беарнский понял истинный смысл этих слов, однако воспринял он лишь их внешнюю сторону.
Впрочем, Генрих сразу же весьма понравился своей будущей супруге, не встречавшейся с ним с тех пор, как в тринадцатилетнем возрасте он покинул королевский двор.