Состоял он в том, чтобы, опираясь на брачное обещание Генриха IV, объявить его брак с Марией Медичи недействительным и заставить признать Генриетту д’Антраг законной женой короля, а ее детей — истинными наследниками короны.
Было ли это настолько безумно, как кажется с первого взгляда? Нет, если вспомнить о письме, которое Генрих IV отправил в Рим в тот самый день, когда во Флоренции заключали его брак.
Граф Овернский, сын Карла IX и Мари Туше, а значит, брат маркизы де Верней, и испанский король Филипп III сочли такой оборот событий возможным и вступили в заговор.
Граф д'Антраг, отец маркизы, старый дворянин семидесяти трех лет, и два англичанина, Фортан и Морган, тоже вошли в число заговорщиков.
Скажем несколько слов о графе Овернском, которого позднее станут называть герцогом Ангулемским.
«Если бы герцог Ангулемский сумел отделаться от предрасположенности к жульничеству, которой наградил его Господь, — говорит Таллеман де Рео, — то он был бы одним из самых великих людей своего века. Он был хорошо сложен, отважен, умен, имел житейский опыт, умел воевать ...но всю свою жизнь он только и делал, что лихоимствовал, дабы тратить, а не накапливать».
«Лихоимствовать» — это старое слово, приближающееся по значению к слову «воровать», но несколько более вежливое.
Кроме того, у него была мастерская по производству фальшивых денег, но он делал их не сам, поскольку был чересчур знатным вельможей для такого занятия, а лишь позволял их делать.
— Сколько вы зарабатываете в год на фальшивой монете? — спросил его как-то раз Генрих IV.
— Честное слово, государь, я не могу ответить вам точно, — ответил герцог. - Правда состоит в том, что я сдаю Мерлену комнату в моем замке Гробуа и он платит мне за эту комнату четыре тысячи экю. А чем он там занимается, я не интересуюсь.
Как видим, сдача комнаты приносила ему неплохую прибыль.
К несчастью, все это длилось лишь год или два: Генрих IV приказал взять Мерлена под стражу, однако граф Овернский был предупрежден и помог ему бежать.
Однажды он спросил г-на де Шеврёза:
— Какое годовое жалованье вы назначаете вашим секретарям?
— Сто экю.
— Не очень-то много, — промолвил граф. — Я вот своим назначаю двести ... Правда, этих денег я им не плачу.
Когда слуги графа Овернского требовали у него причитающееся им жалованье, он пожимал плечами:
— Да вы же сами должны платить себе жалованье: у Ангулемского дворца сходятся четыре дороги, вы находитесь в отличном месте, так пользуйтесь этим, если хотите.
Ангулемский дворец, известный позднее под названием дворца Ламуаньон, находился на улице Паве-о- Маре.
Кардинал Ришелье, отдавая под начало герцога Ангулемского армию, сказал ему:
— Король отдает под ваше командование эту армию, сударь, но он требует, чтобы вы воздержались от ...
И он жестом изобразил загребущую руку.
Любой другой рассердился бы, однако герцог Ангулемский, улыбнувшись и пожав плечами, ответил:
— Сударь, будет сделано все, что можно, чтобы угодить его величеству.
В семьдесят лет, согнутый, скрюченный подагрой, он женился на двадцатилетней девушке, прекрасно сложенной и миловидной, которую звали мадемуазель де Наргон и которая пережила его на шестьдесят пять лет.
В итоге в 1715 году, то есть в год смерти короля Людовика XIV, при его дворе еще находилась герцогиня Ангу- лемская, сноха Карла IX.
«Так что, — говорит в одном из своих писем Бурсо, — со времен сотворения мира, когда люди жили необычайно долго, не было другой снохи, кроме герцогини Ангулемской, которую видели бы в полном здравии через сто двадцать лет после смерти ее свекра».
Вернемся к заговору маркизы де Верней.
Он был раскрыт.
Граф д'Антраг был препровожден в Консьержери Дворца правосудия, граф Овернский в Бастилию, а г-жа де Верней подвергнута тюремному заключению в своем собственном доме.
Какое-то время все полагали, что состоится суд, итогом которого станет вынесение смертных приговоров, вроде суда над Бироном; однако такая участь ничуть не пугала маркизу.
«В смерти, — говорила она в те дни, — нет ничего, что страшило бы меня; напротив, я желаю ее. Если король казнит меня, то люди хотя бы скажут, что он убил свою первую жену, чтобы жить без всяких угрызений совести со второй; я была королевой до итальянки. И к королю я обращусь лишь с тремя просьбами: