Подобно Бассомпьеру, королева-мать очень сильно любила Париж, но так же сильно любила она и Сен- Жермен.
— Я настолько люблю Париж и Сен-Жермен, — сказала она однажды, — что хотела бы одной ногой быть в Париже, а другой — в Сен-Жермене.
— Ну а я в таком случае, — произнес Бассомпьер, показывая жестом, будто он разглядывает что-то на потолке, — хотел бы быть в Нантере.
Он был любовником, а возможно, даже мужем принцессы де Конти.
Как-то раз г-н де Вандом сказал ему:
— В подобных обстоятельствах вам следует быть на стороне господина де Гиза.
— Это почему?
— Да потому, что вы любовник его сестры.
— Подумаешь! — ответил Бассомпьер. — Я был любовником всех ваших теток, но не стал из-за этого любить вас больше.
Он был также любовником мадемуазель д'Антраг, сестры г-жи де Верней, причем в то самое время, когда Генрих IV был влюблен в эту сестру своей любовницы.
Любовным вестником Генриха IV в это время был Тестю, начальник ночного дозора.
Однажды, когда Бассомпьер находился у мадемуазель д'Антраг и к ней явился для разговора Тестю, она спрятала Бассомпьера за стенным ковром; Тестю стал описывать ей ревность, которую испытывал Генрих IV к Бас- сомпьеру, в ответ на что она воскликнула:
— Бассомпьер?! Послушайте, да он интересует меня ничуть не больше, чем вот это!
И хлыстом, который был у нее в руке, мадемуазель д’Антраг ударила по ковру в том самом месте, где прятался Бассомпьер.
Как-то раз отец Котон, исповедник Генриха IV, стал упрекать короля за то, что тот более не властен над своими страстями.
— Ах, отец Котон, — сказал Генрих IV, — хотел бы я посмотреть, что вы будете делать, если положить вас в одну постель с мадемуазель д'Антраг!
— Я знаю, что мне следовало бы сделать, государь, — ответил иезуит, — но не знаю, что я сделал бы.
— О! — воскликнул, входя, Бассомпьер. — Вы исполнили бы долг мужчины, а не долг отца Котона.
Бассомпьер так добросовестно исполнял свой долг Бассомпьера подле мадемуазель д'Антраг, что она родила от него сына, которого долгое время называли аббатом де Бассомпьером, а затем стали именовать г-ном де Ксентом.
И потому она хотела заставить Бассомпьера жениться на ней, точно так же, как ее сестра, г-жа де Верней, стремилась женить на себе короля.
И вот, когда об этом зашел разговор в покоях королевы, советник Ботрю, который позднее стал одним из первых членов Французской академии, хотя ничего не написал, начал развлекаться тем, что, стоя за спиной Бассомпьера, строил ему рожки.
— Что это вы там делаете? — спросила королева.
— О, не обращайте внимания, сударыня, — ответил Бассомпьер, видевший его в зеркале, — это Ботрю показывает то, что он носит.
Началась судебная тяжба, но мадемуазель д'Антраг ее проиграла.
Вспомним достославный балет со стаей женщин, которую Генрих IV показывал папскому нунцию, высказавшему о ней свое мнение и назвавшему ее очень опасной (pericolosissimo); Бассомпьер исполнял в этом балете один из танцев.
В ту минуту, когда он переодевался перед выходом на сцену, ему сообщили, что умерла его мать.
— Вы ошибаетесь, — ответил он. — Она умрет не раньше, чем закончится весь балет.
Обладая настолько спокойным сердцем, что он был способен ждать окончания балета, чтобы оплакать собственную мать, и настолько услужливым желудком, что за месяц до своей смерти уверял, будто еще не знает, где этот желудок находится, Бассомпьер обладал всем необходимым для того, чтобы хорошо пожить и безмятежно умереть.
И потому он безмятежно умер, хорошо перед этим пожив.
Он скончался ночью, во сне, на обратном пути в Париж, в Провене, и произошло это так тихо, что его нашли в том положении, в каком он обычно спал: положив руку под подушку в изголовье и согнув колени.
Предсмертная агония настолько не оказала на него никакого влияния, что даже не заставила его протянуть ноги.
Перед тем как вернуться к разговору о любовных связях его величества Генриха IV, скажем несколько слов о Кончино Кончини.
В эту минуту он находится на самой высокой ступени своего фавора и королева была беременна Гастоном Орлеанским, впоследствии доставившим столько хлопот своему дорогому брату Людовику XIII.
Кончини, как мы видели, крайне неохотно женился на Элеоноре Дори, именовавшей себя Галигаи; ему, красивому, молодому, элегантному, было нелегко стать мужем этой смуглолицей и своенравной карлицы, верившей в порчу и постоянно носившей вуаль, чтобы защитить себя от дурного глаза.