Некий архитектор по имени Бальбани, изобретатель современных городов, предложил пытку на свой манер: речь шла о вырытой в земле яме в форме перевернутого конуса, с гладкими и скользкими стенами без единой шероховатости, за которую могло бы зацепиться тело. Туда следовало опустить преступника, который под собственным весом должен был скрючиться так, что в конечном счете его плечи соприкоснулись бы с пятками; это вызывало бы у него мучительные боли, но не лишало бы его телесных сил; поэтому при желании его можно было бы вытащить оттуда, а через четыре часа подвергнуть той же самой пытке, и так до тех пор, пока он не заговорит.
Однако суд не счел уместным использовать какую- либо пытку, отличную от той, которая была в то время в ходу.
Тем не менее какое-то время судьи пребывали в сомнении.
Они не могли решить, следовало ли подвергать преступника допросу с пристрастием до того, как он будет приговорен к смерти?
Обычные судебные процедуры не позволяли этого, ибо допрос с пристрастием применялся лишь в двух случаях: перед вынесением приговора, чтобы получить доказательство преступления, и после вынесения приговора, чтобы выявить сообщников и подстрекателей.
Так вот, получалось, что необходимости в таком допросе в первом случае не было, поскольку преступник, захваченный в момент совершения преступления не только не отрицал его, но еще и похвалялся им.
Благодаря розыскам судьям удалось обнаружить судебное решение, которое вывело их из затруднения.
Человек, с помощью яда покушавшийся на жизнь короля Людовика XI, до вынесения ему приговора несколько раз подвергался пытке, но в разные дни.
Парламенту ничего другого и не требовалось.
По прочтении этого документа суд вынес решение, что убийца будет подвергнут пытке трижды, в три разных дня.
Однако первое испытание он выдержал с таким великим мужеством и его ответы были настолько сходны с теми, какие он давал прежде, что возникло опасение, как бы не лишить его сил, которые следовало заботливо беречь, чтобы он мог до конца претерпеть казнь.
Однако генеральный прокурор Ла Гель, который был болен, но, превозмогая недуг, приказал отнести его в зал судебных заседаний, дабы вместе с королевскими адвокатами вынести окончательное решение, и который полагал, что подобное преступление заслуживает самого жестокого наказания, потребовал, чтобы, помимо пытки клещами и раздробления конечностей, преступник дополнительно подвергся новой каре: пытку должны были проводить раскаленными докрасна клещами и в раны, нанесенные ими, следовало лить расплавленный свинец, кипящее масло, горящую смолу и смешанные вместе воск и серу.
Подобное предложение делалось впервые.
Оно было принято.
В итоге приговор был составлен в следующих выражениях:
«Подсудимый объявляется обвиненным и изобличенным в преступлении, состоящем в оскорблении божественного и человеческого величия, в первую очередь в злодейском, гнусном и отвратительном цареубийстве, совершенном в отношении предоброй и достохвальной памяти особы покойного короля Генриха IV.
В наказание за совершенное преступление убийца приговаривается к публичному покаянию перед главной дверью Парижской церкви, каковое он должен принести нагим, в рубахе, держа в руке пылающий факел весом в два фунта и заявляя, что он подло и изменнически убил короля двумя ударами ножа, нанесенными в тело; оттуда он будет препровожден на Гревскую площадь, где на эшафоте ему станут рвать щипцами сосцы, плечи, ляжки, икры ног и правую руку, державшую нож, которым он совершил цареубийство, и жечь их горящей серой, а в разорванные клещами места лить расплавленный свинец, кипящее масло, горящую древесную смолу и смешанные вместе воск и серу; после чего его тело будет растянуто и расчленено четырьмя лошадьми, его конечности и тело будут преданы огню, превращены в прах и развеяны по ветру, его имущество конфискуют, родительский дом разрушат, отца и мать изгонят из Французского королевства, а прочих родственников принудят сменить имя».
Приговор был исполнен в тот же день, в какой его вынесли, и, чтобы увидеть казнь, все принцы, сеньоры, высшие должностные лица и государственные советники собрались в городской ратуше, тогда как весь простой люд Парижа столпился на Гревской площади.
Вначале у судей была мысль сжечь преступнику руку на том самом месте, где он совершил цареубийство. Однако они рассудили, что пространство там настолько тесное, что лишь несколько человек смогут стать свидетелями этого истязания, предваряющего казнь, и к тому же такое ее начало способно лишить убийцу сил, которые понадобятся ему, чтобы претерпеть другие муки.