«В прошлую пятницу, когда господин дофин играл в шахматы с Ла Люцерном, одним из его товарищей для игр, Ла Люцерн поставил ему мат. Господин дофин был столь сильно уязвлен этим, что бросил шахматные фигуры ему в лицо. Королева узнала об этом и велела г-ну де Сувре высечь дофина, посоветовав при этом воспитывать его так, чтобы он был более милостивым».
Как видно по образчикам поведения юного принца, которые мы только что привели, по характеру он вовсе не был милостивым.
Ему было девять лет, когда погиб король, его отец, и, увидев окровавленное тело Генриха IV, он был так напуган этим зрелищем, что ночью ему приснились самые жуткие сны, и, поскольку ему пригрезилось, что хотели убить его самого, пришлось перенести его в постель королевы.
В этом отношении Людовик XIII походил на Генриха IV: он не обладал врожденной храбростью; однако у Генриха IV, с его сильной и царственной натурой, воля подправляла этот недостаток, тогда как у его сына все обстояло совсем иначе.
Впрочем, продолжая вести разговор о порке юного короля, а также о его жестокости и недостаточной храбрости, отвлечемся на минуту и скажем прямо сейчас пару слов о его брате, Гастоне Жане Батисте Французском, герцоге Орлеанском, который родился 24 апреля 1608 года и, следовательно, был на семь лет младше его.
Это был очаровательный ребенок, по крайней мере внешне, и через сорок лет после того времени, в котором мы теперь находимся — а находимся мы теперь в 1613 или 1614 году, он сказал при виде герцога Анжуйского, брата Людовика XIV, невероятно хорошенького ребенка:
— Нисколько этому не удивляйтесь, я был так же красив, как и он.
По примеру своего брата, пожелавшего, чтобы убили дворянина, внушавшего ему неприязнь, он приказал бросить в канал Фонтенбло другого дворянина, не оказавшего ему должного почтения.
Хотя король Генрих, суровый судья своих детей, к этому времени уже был мертв, история наделала много шума, и королева-мать потребовала, чтобы принц попросил прощения; однако королевский отпрыск ответил на это решительным отказом, хотя ему приводили в пример Карла IX, который однажды в пылу охоты ударил хлыстом дворянина, оказавшегося у него на пути, но в ответ на сделанное ему замечание промолвил: «Что ж, я и сам всего лишь дворянин» и принес пострадавшему извинения; это не помешало, правда, тому, что оскорбленный дворянин не пожелал появляться более при дворе. Так что герцог Орлеанский проявлял куда больше упрямства, чем Карл IX, не желая принести извинения тому, кого он хотел утопить; длилось это до тех пор, пока королева не приказала высечь его как следует; этот приказ заставил его решиться, и дворянин получил удовлетворение за нанесенную ему обиду.
В юности герцог Орлеанский очень жаловался на двух своих воспитателей, один их которых, по его словам, был турком, а другой — корсиканцем. Этих воспитателей звали г-н де Брев и г-н д’Орнано.
И в самом деле, г-н де Брев так долго жил в Константинополе, что почти сделался магометанином, а маршал д’Орнано, корсиканец по происхождению, был внуком знаменитого Сампьеро д’Орнано, убившего в Марселе свою жену Ванину.
Этот маршал, который умер в Венсене в 1626 году, отравленный ядом, имел странную причуду: ни за что на свете он не мог прикоснуться ни к одной женщине по имени Мария, настолько велико было его почтение к Пресвятой Деве.
Из различных наук, которые изучал Гастон Орлеанский, он отдавал предпочтение ботанике и знал наизусть названия всех растений. Его учителем был Абель Брюнье, состоявший при нем медиком. Однажды во время урока царственный ученик прервал учителя, чтобы рассказать ему о какой-то своей оплошности.
— Монсеньор, — промолвил учитель, — от рябиновых деревьев следует ждать рябину, а от глупцов — глупостей.
В молодости Гастон Орлеанский был большим любителем шататься по улицам, бить оконные стекла и не раз собственной рукой поджигал лачугу какого-нибудь холодного сапожника, после чего целый квартал просыпался от крика «Пожар!».
Он был чрезвычайно прихотлив как в своем милосердии, так и в своей жестокости.
Мы уже говорили, что он приказал бросить в воду дворянина, который, по его утверждению, не оказал ему должного почтения. — Это по поводу его жестокости.
Однажды, во время своего утреннего выхода, Гастон заметил, что у него украли его карманные золотые часы с боем, которые он очень любил, и пожаловался на это.