К монарху стерегут подходы.
Три зверя, охранявшие Лувр, хорошо стерегли и хорошо разбогатели: Шарль де Люин стал герцогом де Люином и коннетаблем Франции, Брант — герцогом де Люксембургом, а Кадене — герцогом де Шоном и маршалом.
Наряду с тремя братьями король особенно привечал Ножан-Ботрю, капитана придверных стражников.
Не следует смешивать этого Ножан-Ботрю с его братом Гййомом Ботрю, графом де Серраном, государственным советником, членом Французской академии и канцлером Гастона Орлеанского, брата короля.
Впрочем, скажем несколько слов об обоих братьях.
Начнем с Ботрю из Французской академии, а затем, рассказав о другом Ботрю, вернемся к Людовику XIII.
Гийом Ботрю, которого тоже называли Ножаном, как и его брата, принадлежал к знатной семье из Анже. Он женился на дочери судейского чиновника Счетной палаты по имени Ле Биго, сьера де Гастина, и его жена настаивала, чтобы ее называли госпожой де Ножан, а не госпожой де Ботрю, покольку она не хотела, чтобы королева-мать Мария Медичи, все произносившая на итальянский лад, называла ее госпожой де Б о т р у.
Эта женщина никогда не выходила из дома, и ее ставили в пример как превосходнейшую хозяйку. Ботрю, не веривший в безоговорочную добродетель женщин, подумал, что за всем этим скрывается какая-то чертовщина, и принялся выслеживать жену, причем делал это так хорошо, что в один прекрасный вечер застал ее со своим лакеем.
Господин де Ботрю не был покладист в отношении супружеских измен: для начала он выставил жену за дверь, велев ей идти куда угодно, но только не возвращаться к нему; затем, когда жена ушла, он принялся за лакея, приказал раздеть его, привязать растянутым во весь рост к столу и, в наказание за совершенное преступление, лить ему капля за каплей расплавленный сургуч на ту часть его тела, на которую обманутый муж полагал себя вправе жаловаться более всего.
Таллеман де Рео говорит, что лакей умер; однако Менаж в своем издании 1715 года, которое у нас перед глазами, пишет, что бедняга остался жив, и добавляет, что Ботрю добивался, чтобы этого человека приговорили к повешению, но, на основании апелляционной жалобы лакея, обращавшего внимание на то, что хозяин сотворил над ним самосуд, его приговорили лишь к каторге.
Изгнанная жена родила сына, которого Ботрю не захотел признать, и, удалившись в Монтрёй-Беле, прожила там пятнадцать лет крайне скупо, чтобы сберечь хоть что-нибудь для своего ребенка!
Ботрю был остроумцем и сыпал тем, что мы сегодня называем остротами. Маршал д'Анкр, которым мы намереваемся вот-вот заняться, любил Ботрю и, если бы не трагическое происшествие, в котором он потерял жизнь, обеспечил бы ему видное положение в обществе.
Приведем некоторые из его острот: они помогут нам понять различие между французским остроумием XVII века и французским остроумием XIX века.
Ботрю был свидетелем сражения, которое назвали «Забавой при Ле-Пон-де-Се». Мы еще поговорим об этой забаве, как и о многих других.
«Некто, — рассказывает Таллеман де Рео, — весьма высоко ценивший г-на де Женшера, который участвовал в этой стычке, поинтересовался в беседе с Ботрю, кто, по его мнению, выказал в сражении большую храбрость, чем Женшер.
— Предместья Анже, — отвечал Ботрю, — ибо они все время находились вне стен города, тогда как ваш Женшер не высовывался оттуда ни на минуту».
Играя в Анже в пикет с неким Гуссо — который был так глуп, что желая назвать кого-нибудь дураком, его называли «гуссо», — Ботрю забыл, с кем играет, и, совершив какой-то промах, воскликнул:
— Какой же я г у с с о!
— Сударь, вы дурак, — сказал ему противник.
— Черт побери! — ответил Ботрю. — Вы не открыли мне ничего нового, поскольку именно это я и имел в виду.
Ботрю преследовали беды. Вначале его поколотили палками слуги герцога д'Эпернона за остроту, по поводу которой герцог счел себя вправе выразить неудовольствие; затем его побил некий маркиз де Борбонн, который при всем том не слыл храбрецом.
В ответ Ботрю сочинил сатирическую песенку, заканчивавшуюся припевом:
Не дубасит Борбонн никого,
Кроме меня одного.
Какое-то время спустя, держа в руках палку, Ботрю отправился с визитом к королеве.
— Никак у вас подагра, дорогой Ботрю? — спросила Мария Медичи.
— Нет, сударыня, — ответил Ботрю.
— Не обращайте внимания, ваше величество, — заметил принц де Гемене. — Он носит свою палку, как святой Лаврентий — свою решетку: это орудие его мучения.