Своему положению при Марии Медичи она была обязана тому, что ее мать, жену бедного столяра, но красивую и здоровую, выбрали в качестве кормилицы принцессы; так что она была молочной сестрой королевы, будучи старше ее на два года и четыре месяца.
Полагаясь на благосклонность королевы, она в итоге дошла до невероятной наглости. Однажды, когда юный король развлекался, запершись в своих покоях, Элеонора послала сказать ему, чтобы он поменьше шумел, а то у нее болит голова и, поскольку ее комната находилась под комнатой короля, этот шум беспокоит ее.
— Что ж! — ответил Людовик XIII. — Передайте маршальше, что Париж велик и, если в ее комнате шумно, в нем можно найти другую.
Тем не менее высочайшая благосклонность со стороны королевы вскружила голову Кончини: из смиренного, каким его видели прежде, он сделался спесивым и надменным. Он смещал министров, удалял от двора принцев крови и на собственные средства набрал семитысячное войско, чтобы поддерживать власть короля, а точнее, свою собственную власть.
Наконец, мало-помалу он взял под стражу Людовика XIII, лишив его возможности посещать по собственной воле замки Рамбуйе и Фонтенбло, ограничив его прогулки садом Тюильри и сведя его охоту к охоте на воробьев в рощах Лувра.
Людовик XIII пару раз жаловался на это матери, но, видя, что Мария Медичи полностью подчинилась своим итальянцам, молодой человек, которого тревожили тяжелые мысли и душа которого была омрачена, больше не разговаривал с матерью о своих обидчиках и решил отомстить за себя сам.
Все, казалось, содействовало фортуне этого человека; самые знающие не видели ей предела, и среди его сторонников был молодой человек, за которым даже его враги признавали чуть ли не дар провидения: речь идет о его преосвященстве епископе Люсонском, ставшем впоследствии кардиналом де Ришелье.
Скажем теперь несколько слов об этом великом человеке, которого история всегда показывает нам облаченным в пурпурную мантию и так редко изображает одетым в домашний халат.
Отцом Армана Жана Дюплесси, кардинала-герцога де Ришелье, был весьма достойный дворянин, главный прево Франции и рыцарь ордена Святого Духа; однако он был чрезвычайно вздорлив и его дела страдали от этого.
У него было три сына и две дочери. Старшая из его дочерей вышла замуж за дворянина из Пуату, по имени Виньеро, человека dubiae nobilitatis[37], как говорили тогда при дворе; его знатность была настолько сомнительной, что кое-кто утверждал, будто в юности он, подобно Могару, был простым лютнистом.
В нужное время и в нужном месте мы скажем несколько слов об этом Могаре.
Как раз от Рене Виньеро и старшей дочери главного прево Франции происходит знаменитый герцог де Ришелье, который играл такую важную роль в царствования Людовика XIV, Людовика XV и даже Людовика XVI и которого мы сделали одним из главных персонажей нашей комедии «Мадемуазель де Бель-Иль».
Вторая дочь главного прево вышла замуж за Юрбена де Майе, маркиза де Брезе, ставшего впоследствии маршалом Франции.
Старший из трех сыновей был красивым дворянином, прекрасно сложенным и исполненным остроумия; он отличался честолюбием, жил не по средствам и непременно желал, чтобы его причисляли к семнадцати самым модным вельможам двора.
Это удостоверяет высказывание его жены, которая в ответ на вопрос портного: «Сударыня, какого фасона следует сшить вам платье?», заявила: «Сшейте такое, какое подобает жене одного из семнадцати вельмож».
Этот старший брат кардинала был убит на дуэли, в Ангулеме, маркизом де Темином, и ушел из жизни бездетным.
Отец распорядился отдать Люсонскую епархию своему второму сыну, но, поскольку тот, по его словам, хотел быть лишь простым монахом-картезианцем, Люсонская епархия отошла к третьему сыну.
Этот третий сын, как мы и говорили, стал впоследствии великим кардиналом-герцогом.
Во время обучения в Сорбонне, будучи еще совсем юным, он, в предчувствии своей судьбы, посвятил написанную им диссертацию Генриху IV и в сопроводительном письме королю пообещал оказать ему великие услуги, если будет когда-нибудь принят на его службу.
В 1607 году он отправился в Рим и был рукоположен там в епископы Павлом V.
— Достигли ли вы положенного возраста? — спросил его папа.